Дмитрий Баюшев - Планзейгер. Хроника Знаменска [СИ]

— О, — сказал Черемушкин, имеющий сумасшедший оклад. — На эти деньги и Трезор не проживет.

— Трезор — это кто? — уточнил Лаптев, уловив в имени подвох.

— Один знакомый, — ответила Лера. — Так едем за креслом или не едем?

— Уж не знаю, как благодарить, — сказал Лаптев.

Новенький сверкающий Вольво привел Лаптева в восхищение, а объемная говорящая карта, которая подсказала ближайший мебельный магазин, вызвала легкую оторопь.

— Вы ведь раньше не в пятиэтажке сидели, — сказал Черемушкин, чтобы вывести секретаря из ступора. — У вас, у писателей, был белый такой, помнится, двухэтажный особняк. А вокруг ажурная чугунная изгородь.

— Да, да, — воскликнул Лаптев, и на губах его заиграла легкая мечтательная улыбка. — Поначалу так и было. А какие творцы там сидели, какие глыбы.

— Язвицкий, например, — подсказал Черемушкин.

— Ну, Язвицкий — мелкая сошка, — начал было Лаптев и осекся. — А вы откуда знаете про Язвицкого? Вы же не местный, вас же из Москвы прислали. А говорите так, будто всё видели собственными глазами.

— Я и видел, — ответил Черемушкин. — Олег Павлович показывал. Он ваше заведение называл Домом Трудолюбия.

— Не он один, — у Лаптева навернулись слезы, он, не стыдясь, вытер их ладонью. — Начало было просто ошеломляющее, не знаю, чем объяснить — классик на классике. На этом фоне, естественно, Язвицкий был простой плотвой. Потом в одночасье что-то случилось, настоящий мор, никого из великих не осталось, все лежат по могилкам. Кого помельче служба регулирования и надзора упекла в кутузку. За что — не сказали. И осталась, братцы мои, такая шваль, такое ничтожество, да вы и сами только что видели эту Егоровну. Поэтесса называется. Тьфу. А мнит себя Цветаевой, и знаете почему? Я, говорит, могу в любой момент повеситься. Захочу и сделаю. Как Мариночка Цветаева. И пишу я ничуть не хуже. Вот кому вы, Василий, помогли.

— Трудно вам, — посочувствовала Лера.

— Не то слово. Вот уже седые волосы, а мне и двадцати пяти нету, — сказал Лаптев. — Так вот, о Язвицком.

— Простите, Симеон, — перебил его Черемушкин. — А что же вас-то служба надзора не упекла?

— Я, видите ли, в ту пору не был даже членом союза, — объяснил Лаптев. — Так, самородок, пишущий в свободное от работы время. Кстати, эту службу весьма быстро ликвидировали. И всё же вернемся к Язвицкому. Если бы его не упекли, он бы должен был сидеть на моем месте. Да, он не гений, как, скажем, Огюст Горбоносов, но на фоне нынешнего хлама — фигура. Я ему в подметки не гожусь.

— Так, значит, не плотва? — подала голос Лера, выруливая на стоянку возле мебельного магазина.

— Мы, литераторы, частенько делаем из мухи слона, но ещё чаще слона принижаем до мухи, — вздохнув, признался Лаптев…

Кресло на колесиках, которое выбрал сам Лаптев, спокойно влезло в багажник, то есть туда запросто уместился бы громадный Трезор. Много лучше, чем возить на заднем сиденьи…

— Вот что, Симеон, — сказал Черемушкин, когда они вернулись в кабинет Лаптева. — Чем нам с Лерой высасывать из пальца, изложите-ка лучше на бумаге, чего вам, писателям, не хватает. Скажем, не хватает того самого особняка, который союз занимал раньше. Далее, не хватает денег на зарплату постоянному составу союза.

— То есть, мне, — уточнил Лаптев, который до этого усердно кивал. — Ибо я и есть постоянный состав.

— Вот именно, — сказал Черемушкин. — Будем давить с двух сторон: я спереди, вы сзади… Вы не на заводе работали?

— На заводе.

— Случаем не обращённый?

— Нет, — ответил Лаптев. — На заводе работал всего лишь пару месяцев, а до этого был учителем в соседней деревне, преподавал литературу. Бесплатно. А тут набор на этот самый завод, приличная зарплата, я, естественно, согласился.

— Простите, Симеон, вам ваше окружение на заводе не показалось странным? — спросил Черемушкин.

— Показалось, поэтому я продержался всего лишь два месяца, — ответил Лаптев. — Хотя работа не трудная.

— И какая у вас, извините, была работа?

— Бригадир. Следил, чтобы никто не слонялся, чтобы за желтую черту не заходили, чтобы после работы никто не оставался. С этим было строго.

— Что за желтая черта? — не отставал Черемушкин.

— Вредное излучение, — сказал Лаптев. — Или что-то другое. Никто не знает. Зачем вам это?

— Много неясного, — туманно ответил Черемушкин. — Ладно, перейдем к делу. Вот, посмотрите.

Выложил на столе перед Лаптевым паспорта объектов культуры, собранные Мортимером.