Кристофер Прист - Опрокинутый мир [litres]

– Что ты можешь предложить взамен?

– Не знаю. Да меня и не спрашивали. Будь моя воля, разве я перся бы сейчас по солнцепеку?

– А по мне, это, может, и не бессмыслица. Помнишь предыдущую группу переселенок? Так они прижились в Городе и, похоже, в мыслях не держат проситься домой. Может, в новых сделках и нужды не возникнет.

– Возникнет.

– Ты что, вообще против всей нашей работы?

– Если честно, то против. Подчас мне кажется, что самые принципы жизни Города – полный бред.

– Не иначе, ты терминаторов наслушался?

– Ну что же, не спорю. Если их непредвзято послушать, то начинаешь понимать, что в их рассуждениях есть доля истины. Они не во всем правы, но уж во всяком случае не такие олухи, как уверяет нас Совет навигаторов.

– Ты с ума сошел!

– Согласен. Как не спятить по такой жаре?

– Не вздумай повторить что-либо подобное в Городе.

– А, собственно, почему? Там многие говорят то же самое.

– Но не гильдиеры. Ты же побывал в прошлом. И должен знать, что почем.

– Я просто реалист. Надо прислушиваться к мнению большинства. В Городе уже и сегодня терминаторов больше, чем гильдиеров. Только и всего.

– Заткнись, Норрис, – вмешался третий, тот, что выступал с речью перед толпой, до сих пор не участвовавший в беседе.

Путешествие продолжалось в молчании.

Элизабет завидела Город на горизонте гораздо раньше, чем сообразила, что это, собственно, такое. По мере того, как десять женщин и трое провожатых приближались к цели, она все пристальнее вглядывалась в открывающуюся перед ней картину, но так и не разобралась ни в самой системе рельсов, ни в их предназначении. Сперва ей показалось, что это какая-то сортировочная станция, но где же тогда вагоны? И каким практическим надобностям могут служить пути столь небольшой длины? Потом она обратила внимание на людей, выставленных вдоль путей в качестве часовых: одни были с ружьями, другие с устройствами, напоминавшими старинные арбалеты. Но, по правде сказать, более всего ее заинтересовал сам Город.

Да, она слышала, как провожатые, а еще раньше Гельвард называли свое место жительства Городом, хотя самой Элизабет оно показалось одним разросшимся и довольно бесформенным зданием. Не слишком прочным к тому же, возведенным по большей части из дерева. Лишенное всяких украшений, оно одновременно казалось и безобразным и привлекательным. Она припомнила: именно так строили прежде, только используя другие материалы – сталь и железобетон. Именно таким строгим контурам и четкости линий отдавали предпочтение, пренебрегая внешней отделкой. Впрочем, те здания были очень высокими, а это непонятное сооружение не превышало и семи этажей. Древесина на фасадах побурела от непогоды, однако кое-где желтели пятна свежеуложенных бревен и досок.

Подведя группу вплотную к Городу, провожатые направились к темному проходу под днищем. Все спешились, и подскочившие откуда-то молодые люди увели лошадей. Несколько ступенек, дверь, лестница и еще одна дверь, и, наконец, – ярко освещенный коридор. Коридор упирался в новую дверь, и здесь провожатые остановились. На двери висела табличка: «АДМИНИСТРАЦИЯ ВРЕМЕННОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ».

За дверью с табличкой вновь прибывших приветствовали две городские женщины, говорящие на местном наречии с тем же немыслимым акцентом.

Раз уж Элизабет решилась на обман, пришлось выдерживать свою роль до конца. В первые же дни ее подвергли самому тщательному обследованию и множеству процедур. Ее выкупали, промыли ей волосы, проверили, нет ли там насекомых. Отвели ее на осмотр к терапевту, затем к офтальмологу и стоматологу и, наконец, сделали укол – не составило труда догадаться, что это тест на венерические болезни.

Приговор врачей ее не удивил: из десяти вновь прибывших Элизабет единственная была признана полностью здоровой. Вскоре ее передали на попечение двух других женщин, которые принялись учить ее английской речи. От души веселясь про себя, она пыталась, как могла, затянуть процесс обучения – и все же буквально через три дня ее сочли достаточно подкованной, и на том начальный этап ее переселения в Город был завершен.

До сих пор она ночевала в общей спальне со своими спутницами, теперь ей выделили крошечную отдельную комнатушку, стерильно чистую и обставленную с предельной скупостью. В комнатушке была узкая кровать, ниша для одежды – Элизабет получила два одинаковых комплекта белья и верхнего платья, – стул и четыре квадратных фута свободной площади.