Андрей Валентинов - Лейхтвейс

«…Всесильною Твоею Десницею от всякого злого обстояния избави и на свободу изведи…»

Три золотые монеты, на аверсе всадник, реверс – женщина в шлеме и с копьем. 1702 год, неаполитанская чеканка, король Филипп V. Тяжелые, полновесные… Очень серьезный аргумент, дабы умилостивить злого человека!

Однако не всегда такой аргумент поможет. На этот случай есть иное – два маленьких стальных братца, мальчики-с-пальчик: напильник да острый ножик. И сестрица их, тоже с пальчик – острая пилка. Если верить семейным преданиям, выковал всех троих некий кузнец со склона Везувия, не простой, слово верное знавший. Крепок металл и чист, ни капли ржавчины не пристало.

Два братца и сестрица весело подмигнули князю Алессандро Руффо ди Скалетта. К бою готовы, ваша светлость!

«Тогда не жалуйся, берсальер! – сказал ему бывший капрал Кувалда. – С врагами я не церемонюсь».

А когда это он жаловался?

Что-то в мире случится. – Замок и наручники. – «Бог ехал в пяти машинах». – Лабиринт. – Буревестник. – Капитан Лароза. – Повод. – Заговор. – Гадина. – «Белая пришла!..» – Нокаут. – Трибунал. – В небо!

Сон был пуст и бездонен. Стоял ясный день, однако небо потемнело, наполнившись густой синевой, солнце же исчезло, оставляя пространство холоду и ветру. Спасал включенный ранец. Малая пушинка, превратившись в камень, недвижно застыла в зените. Лететь некуда и незачем, в его небе не осталось ничего живого, только он один. Надолго ли? Черный «блин» за плечами может работать практически бесконечно долго, но человек слаб. Несколько часов выдержит, а потом усталость возьмет свое. Невидимые крылья исчезнут, и «марсианин» заскользит вниз, сперва медленно, словно осенний лист, затем камешком, брошенным в омут. Быстрее, быстрее, еще быстрее… Вечный свободный полет в никуда, в бездну, в небытие.

Рай не бывает без Ада.

Выход один – уйти, проснуться, вернувшись в отторгнувший его мир, пусть чужим, но все-таки живым и сохранившим разум. Синева темнела, ледяной ветер бил в лицо, однако Лейхтвейс терпеливо ждал. Сюда он уже не вернется, значит, надо попрощаться. С небом, с мечтой, с любовью.

– Фройляйн инструктор! – негромко позвал он. – Вероника!

Ответа не было, но воздух еле заметно дрогнул, и Лейхтвейс понял: его слышат, его слов ждут. И тогда он заспешил, вспоминая все то, что хотел сказать, и уже никогда не скажет в мире, куда скоро придется уйти.

– Фройляйн инструктор! Когда я вас впервые увидел, то больше всего на свете захотел стать таким же, как вы. Может, это любовь, может, иное что-то, не знаю. Я мечтал подняться вместе с вами в небо и быть рядом, долго, очень долго. Вечно! Но сейчас я понял: этому никогда не случиться. Наши небеса – разные, вы – Ночной Орел, я – крылатый убийца. Вы сделали свой выбор, я тоже. В вашем небе мне нечем будет дышать.

Синева темнела, из самой глубины поднимались рваные черные клочья, воздух стал холодной морской водой. Еще немного, и вода застынет льдом. Небо станет последним кругом Ада, Джудеккой, где место таким, как он, изменникам и предателям.

– Я выбрал Гитлера. Я веду войну против собственной страны. Даже если добьюсь успеха, меня все равно проклянут. Жить станет незачем и не для кого. Я не жалуюсь, фройляйн инструктор, просто мне некому это сказать. Больше никогда вас не потревожу, даже в мыслях. Прошу – отпустите меня, Вероника. Уйду в свободный полет – и будь что будет.

«Прощайте!» сказать не успел. Ранец уже не держал, горло забило льдом, и Лейхтвейс рухнул в черный беззвучный водоворот. Бездна сомкнулась, он понял, что не вынырнет и почему-то успокоился. Ни страха, ни надежды. Ничего.

Проснулся. И пожалел об этом.

– Мне тоже не спится, – пожаловалась Цапля, падая в соседнее кресло. – У тебя, кажется, снотворное есть? В следующий раз выпью.

Лейхтвейс молча пожал плечами. В пакете с лекарствами имелись не только снотворное и первитин. Но превращаться в гаитянского зомби не было ни малейшего желания.

– Лучше всего, конечно, позвать усатого аргентинца. Но в штате посольства таковой, к сожалению, не предусмотрен.

Семь утра, на столе рядом с графином – недопитая чашка кофе, на печке, что у окна, остывающий чайник. Спали хорошо если три часа.

– У меня пачка сигарет есть, – неуверенно проговорила девушка. – Может быть, по одной, а? Никотин, говорят, тонизирует… Знаешь, мне этот план уже ночью снится. Только не бумажный, а живой, настоящий. В меня даже с земли стрелять начали, когда я над ним наклонилась. Не попали…