Андрей Валентинов - Лейхтвейс

Дикобраз, добравшись, наконец, до матраса, присел, пододвинул ближе плетеную корзину. Еды оставалось на сутки, два скромных перекуса, несколько глотков вина. Можно уйти темным коридором прямо сейчас, со скованными руками, однако при выходе наверняка есть охрана. Или хуже – стальная дверь с надежным замком. Руки еще пригодятся…

Князь отхлебнул из бутылки, взвешивая «за» и «против». В проходе темно, значит, над наручниками придется поработать здесь. Лишний день, лишний риск, за ним могут прийти в любую минуту. Но и торопиться опасно. Может быть, проход никуда не ведет, значит, придется возвращаться назад. Хватятся – все пропало. А так можно, справившись с наручниками, исследовать верхнюю дверь. Вдруг там тоже повезет? А еще следовало подумать о том, что он будет делать, выбравшись на белый свет. В подземелье спрятаться можно, на поверхности же, считай и негде. Его станут искать – и, конечно же, сразу найдут, даже не позволив добраться до гостиницы. Да и там задерживаться незачем, остается одно – выйти на дорогу и побрести в сторону Эболи в компании какого-нибудь ослика. Далеко ли удастся уйти, позвякивая сталью на запястьях?

Шумела вода, пятно света подползало все ближе, минуты текли за минутами. Надо было решаться. Князь поднял вверх скованные руки. Свобода манила…

Внезапно он подумал о Кувалде. Его бы сюда, в это подземелье! И не просто, а в цепях, в железном ошейнике! И лампу поставить, чтобы виден был желтый крест. Ненадолго, всего на пару недель, чтобы осознал и прочувствовал. А потом можно и выпустить.

«Я не могу бросить Италию! Без меня она погибнет, а со мной – только со мной, понимаешь – она станет великой, величайшей!..»

Вот и поглядим…

Алессандро Руффо ди Скалетта осудил себя за кровожадность и полез в карман за напильником.

– Итак, вот Кремль, вот Ближняя дача. Вот Дальняя, – Неле провела по карте карандашом. – Вопрос: как проще и безопаснее добраться из пункта А в пункты В и С?

Лейхтвейс даже удивился.

– И думать нечего. Легкий самолет типа «Шторьха». Пробег после посадки – всего 22 метра. Для верности поднять пару истребителей.

Карту разложили прямо на столе, отправив графин на подоконник. Поверх карты – пепельница, Цапля впервые на его памяти закурила. Таубе морщился, но честно терпел. Работа!

– Сталин самолетами не летает. Он якобы сказал про летчиков: не так важно, как взлетит, главное – где сядет. Поэтому – автомобильный кортеж, пять машин. Сталинская – черный «Packard Twelve» 14-й серии, подарок президента Рузвельта. В кортеже еще два «Паккарда», внешне похожие, в каком именно Сталин, понять очень трудно. Они к тому же все время обгоняют друг друга. Подобраться практически невозможно…

Лейхтвейс кивнул.

– Над кортежем наверняка «сокол».

– Наверняка. Единственная зацепка – по Москве машины движутся одним и тем же маршрутом, причем всегда по Арбату. Там у нас наблюдатель, поэтому о выезде Сталина узнаем. А дальше – пятьдесят на пятьдесят. Будем ждать над Семеновским. Вдруг угадаем?

Он вспомнил виденное ночью. Прожектора, маскировочная сеть, машины охраны возле ворот. И все – словно напоказ.

– Знаешь, Неле, что я подумал? Про нас русские еще не знают, а вот про англичан – наверняка. Если те ударили в Баку, то могут ударить и здесь. Кунцево – вроде витрины…

– Или лампы, – согласилась девушка. – Чтобы комары слетались. Очень может быть… Начальство, кстати, англичан учитывает, у меня белье с этикетками «Cotton».

Лейхтвейс молча кивнул. Знакомо…

Цапля, затушив сигарету, встала и застыла, словно к чему-то прислушиваясь. Наконец хмыкнула.

– Адреналин, адреналин… Никакого адреналина, только гадость во рту. Надо прополоскать.

Задумалась, неуверенно поглядела на черный телефон.

– Знаешь, Лейхтвейс, поскольку на земле командир я, вот тебе приказ. Иди в свою комнату и сиди там, пока не позову. И не высовывайся, ясно?

Он едва не спросил, зачем, но вовремя прикусил язык. Приказ – есть приказ. Но все-таки не удержался.

– А-а… А что мне там делать?

– Да что хочешь! – внезапно окрысилась Неле. – Хоть стихи пиши!.. Точно! Напиши про Сталина, можно по-русски. Приказ ясен?

И вновь взглянула на телефон.

Лейхтвейс решил не спорить. Стихи, так стихи. Про Сталина, так про Сталина.

Дверь закрыл, присел на койку. К тому, что за дверью, решил не прислушиваться. Не его дело. Достал чистый блокнот, обычный, не шифровальный. Стихи? Тоже мне задача! Берешь и пишешь. Вот моя деревня; вот мой дом родной…