Цапля замешкалась, но ответа Лейхтвейс не ждал. Перчатка-гироскоп вперед и вниз, левая рука прижата, ноги вместе, как перед прыжком с вышки.
– Делай, как я! Внимание! Работаем!..
Вниз, вниз, вниз!..
* * *
Первую фотографию сделали над Кремлем. Неле, разгоряченная полетом, рвалась вниз, но Лейхтвейс предпочел не рисковать. Восемьсот метров – оптимально. Ниже – перекрестья белых прожекторных лучей, не поскупились, на десять аэродромов хватит. Аэростатов он не заметил, зато сам Кремль выглядел иначе, чем на плане. В самом сердце, где Сенатский дворец – четкий ровный четырехугольник, маскировочная сеть. Еще одна, впритык, почти до самой Спасской башни. Просто и эффективно. Поднырнуть и пролететь под ней, конечно, можно, но это дорога в один конец. У самых крыш наверняка заметят.
– Что снимать, помнишь?
Девушка кивнула, прилаживая к глазам аппарат. Лейхтвейс улыбнулся, надеясь, что не заметит. Вновь отличилась – забыла отключить перчатку-гироскоп. Если бы не следил, станцевали бы на зависть аргентинским тангейро. А вот съемки – уже забота напарника. Цаплю специально учили, и аппарат какой-то особый, штучного изготовления. Ночь – не лучшее время для фотографирования, но в Берлине наверняка разберут, что к чему.
Тревожно кольнуло сердце. Разберут, нанесут на подробные карты, перешлют Герингу, а толстяк раздаст их по эскадрильям. Легион «Кондор», если верить газетным намекам, готовит совместные учения с авиацией Польши, где-то в восточных «кресах». А это уже не так далеко.
Поморщился, отгоняя тревожные мысли. Ничего страшного, обычная рутинная работа. Они сейчас здесь, а «сталинские соколы», быть может, уже зависли в черном небе над Вильгельмштрассе. Разведка честно отрабатывает свой брод и буттер. Вот только на чьей стороне он, Николай Владимирович Таубе? Когда бомбы упадут на Москву, Термидор наверняка уцелеет, а вот иные, в грехах неповинные…
– Пленка! – выдохнула Неле, опуская аппарат. – Только шестнадцать кадров, на все не хватит. В следующий раз возьму запасную кассету, попытаюсь перезарядить.
Лейхтвейс представил, как только что помянутая кассета, выскользнув из руки, падает вниз, прямо на маскировочную сеть. К ней бы еще визитную карточку, в самый раз картинка. Смолчал. Будет время все обсудить, война еще не завтра…
«Возьмем винтовки новые, на штык флажки! И с песнею в стрелковые пойдем кружки. Раз, два!..»
Мысли прогнал. Сомнения – тоже потом. Мельком взглянул на горящий фосфором циферблат наручных. Почти по графику.
– Прячь аппарат. Какой следующий объект, помнишь?
Девушка опять замешкалась, и он ответил сам.
– Центральный аэродром, конструкторское бюро Поликарпова. Поглядим, что у них там, на летном поле. Если прожекторов поменьше, спустимся на сотню метров. Приготовься запоминать силуэты, потом нарисуем.
Обернулся и добавил, стараясь не дрогнуть голосом:
– Гироскоп включить не забудь.
* * *
Фридрих Ламла ничего не забыл – патефон ждал около дверей, прямо на полу. Рядом небольшая стопка пластинок, самая верхняя – «Аргентинское танго». Неле, даже не взглянув, махнула рукой.
– Завтра!
И хлопнула дверью своей комнаты. Лейхтвейс молча кивнул. Вымоталась, костлявая! Понять можно, не каждую ночь такое видишь. Сам же он усталости почти не чувствовал, хоть снова взлетай. Знал, что где-то через час накроет, да так, что и руки не поднять, поэтому решил сесть за отчет, пока память свежа. Но все-таки не удержался: поставил патефон на стол, к графину ближе. «Electrola», не слишком новый. Накрутив ручку, отложил в сторону танго, не глядя, поставил следующую пластинку, опустил иглу на черный диск. При первых же тактах музыки улыбнулся. Снова танго, только не аргентинское. В небе над Кремлем он вспомнил Польшу, куда сейчас собираются «кондоры». Вот и она, на помине легка! Танго самоубийц, очень к месту…
Ни к чему объясненья,
Все закончилось к сроку,
Он богат и прекрасен,
А я – никто.
Умоляю, подай мне
Лишь одно воскресенье,
Я умру и воскресну,
И вновь умру!
Рай не светит нам, шагнувшим в бездну,
Новых воскресений нам не знать!
7
Когда начало темнеть, он, отойдя подальше от густеющих теней, присел на матрас. Тот был еще сухой, но это лишь дело времени, два-три дня, много – неделя, и можно выжимать воду. Плетеная корзина с продуктами рядом. Хлеб, нарезанная крупными ломтями ветчина, бутылка все того же альянико греко с клочком газеты вместо пробки. Дня на три хватит… Нет, не так! Три дня у него наверняка есть, усатый бригадир едва ли пожалует прежде. Значит, пока он, Алессандро Руффо ди Скалетта, полный хозяин Водяного дворца. А если сказка про Руффо – хозяев Матеры окажется правдой, то еще и законный. Есть чем гордиться.
Читать дальше