Андрей Валентинов - Лейхтвейс

…И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы: «– О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я… к ранам груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..»

…Девять… Десять… Одиннадцать…

Вероника Оршич приземлилась первой, Лейхтвейс опоздал всего на долю секунды и очень огорчился. Синхронной посадки не вышло. Минус бал!

Инструктор, кажется, поняла. Сняла очки, улыбнулась.

– Не все сразу, Николас. У вас и так неплохо получилось.

Похвала вышла неожиданной, и он очень смутился. Поэтому спросил, не слишком подумав:

– Свободный полет строго запрещен, нам это в первый день сказали. Почему, фройляйн инструктор? По-моему, ничего сложного.

Оршич ответила не сразу. Стащила с головы шлем, вздохнула устало.

– Был случай. Один курсант решил попробовать сам, без сопровождения. Отключил ранец на высоте три километра, спикировал вниз, на километре попытался его включить. Не получилось, перепутал кнопки. Парень не растерялся, принялся нажимать их по новой… Ранец заработал, когда до земли оставалось метров пятьдесят. Мой товарищ приземлился весь седой. Он – сильный человек, почти всякий на его месте сошел бы с ума или умер… Потому командование запрещает такие полеты, и я начинаю жалеть, что нарушила приказ. Это может кончиться очень плохо.

Лейхтвейс чуть не задохнувшись, открыл было рот, чтобы возразить, запротестовать, поклясться всем, чем только можно. Инструктор покачала головой.

– Вы меня никогда не выдадите, Николас, знаю. Но потом вы начнете учить других.

…Двадцать три… Двадцать четыре… Двадцать пять…

Цапля падала, словно с плавательной вышки, «рыбкой», руками вперед. Значит, держится, не паникует. Лейхтвейс скользил вслед за ней, готовый в любой миг увеличить скорость. Ничего с костлявой не случится, если нервы крепкие, выдержит.

…Тридцать один… Тридцать два…

До облака совсем немного. А там – серый туман, вода со всех сторон, и темно, словно в омуте. Без привычки и растеряться можно. А потом – снова земля, уже куда ближе, воздух свистит в ушах, пальцы напрасно перебирают кнопки на поясе. И с каждой секундой надежды все меньше.

…Тридцать семь…

А если у Цапли что-то не в порядке с сердцем? А если она ему не поверила, решила, что напарник хочет отомстить? Тем, кто давно летает вместе, такое и в голову не придет, но с Неле они едва знакомы. «…Доверять нельзя никому, даже начальству». Она и в самом деле так думает!

…Сорок один! Сорок два! Сорок три!..

«Потом вы начнете учить других». Чему учить? Страху? Отчаянию?

Нет!

Сорок пять! Правую руку – вперед. Вниз! Вниз! Вниз!..

…А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..» И предложил он свободной птице: «А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей стихии»…

В облако они вошли вместе – и вместе выпали, мокрые, но живые. И заскользили вниз, крепко держась за руки.

Посадка удалась на «отлично». Синхронная, секунда в секунду.

– А я даже испугаться не успела! – сообщила Цапля, снимая мокрые очки. – Наверно, испугалась бы, но ты очень вовремя. А вообще-то здорово. Даже не думала, что в небе может быть так хорошо!

Наклонилась, словно желая поцеловать напарника в щеку, тоже мокрую. Обошлось. Просто посмотрела в глаза.

Восклицательный знак!

Сначала в комнату зашел подеста. Темный костюм, черный галстук, шляпа в руке. За ним показались усища синьора бригадира. Тот в треуголке и почему-то в парадной форме. Третьим порог переступил начальник почты. Синий мундир застегнут до горла, под мышкой – кожаная папка.

Князь встал из-за стола, взялся за висевший на спинке стула пиджак, но передумал. Поправил галстук-бабочку, выпрямился.

– Ваша светлость, – негромко, без всякого выражения заговорил синьор Гамбаротта. – Поверьте, мне менее всего хотелось являться сюда с такой вестью.

– Телеграмма пришла! – фальцетом сообщил почтмейстер и потряс папкой.

– Тем не менее, придется исполнить свой долг. Сожалею!

Еще ничего не понимая, князь поглядел на бригадира. Усач отвел взгляд и внезапно всхлипнул.

– Дорогой князь! – тем же бесстрастным тоном продолжил подеста. – Час назад нам сообщили из Рима, что ваша супруга, княгиня Беттина Руффо ди Скалетта…

Он закрыл глаза, пытаясь уйти в спасительную тьму. Отгородиться от мира. Не видеть и не слышать. Не думать.