Артём Яковлев - Три недели в настоящем

Так что я нормально выспался у себя дома, потом скудно позавтракал и пошёл за своим смартом. Сразу Самсунг мне не отдали. Опять был визит через рамку металлоискателя на третий этаж в кабинет Вяземского. Рамку в этот раз я честно прошёл. Сегодня мы с Вяземским беседовали тет-а-тет. Разговор прошёл довольно откровенно. Про потерю я врать не стал. Сказал, что часы, как и бумаги Виктора Александровича, моя собственность. И все претензии считаю незаконными.

Иннокентий Семёнович, имея в виду мои часы, возразил, что на изделия такого порядка частная собственность ещё не придумана. И показал мне запись с веб-камеры, установленной в кабинете, где был зафиксирован момент моего вчерашнего исчезновения. Я с интересом и даже удовольствием посмотрел, как среагировали на это мои собеседники… Это было похлеще Димкиного падения!

— Чем вы, Валерий Евгеньевич, объясните то, что здесь произошло? — в конце спросил меня майор.

Я пожал плечами. Объяснений можно было придумать миллион. Но все они вряд ли устраивали бы его. Майору требовалось физическое объяснение моей «дематериализации». Но наш неписанный клубный закон запрещал мне даже упоминание перемещений во времени. А письмо Виктора Александровича, которое наверняка было ими прочитано, содержало только тонкие намёки на их основную функцию. Слова «время» и «машина» в тексте вообще ни разу не упоминались. Поэтому я молчал.

А Вяземский начал вялые уговоры за патриотизм. Мол, вражеские лазутчики не дремлют, и может случиться так, что прибор, с помощью которого я исчезаю, может оказаться не в тех руках и не в то время. О чём говорит уже сам факт позавчерашней попытки нападения на меня.

— Иннокентий Семёнович! Я пока не готов к беседе об этом. Ваш служебный телефон у меня есть. Когда будет необходимость, я вам позвоню.

Странное дело, Вяземский после этого молча пометил мой временный пропуск, и я ушёл, конечно, не забыв взять на выходе свой смартфон… Тот опять полностью разрядился, и я, придя домой, снова подключил его к зарядному. По договорённости, если всё у меня в порядке, я посылаю Профессору сообщение «ОК». Если сообщения не будет, он на мои звонки не отвечает. Не знаю даже, зачем он такие сложности выдумал. Телефоном без заряда я пользоваться не рискнул. А есть очень хотелось. На завтрак у меня был только последний кусок чёрствого хлеба, да майонез и вода. Потому что даже чайник мне разбили. Ещё в морозилке лежали пельмени. Но по ним уже ходила чья-то нога, и вряд ли они после этого остались такими же съедобными…

Я снова надел дяди Витину куртку, у моей при падении с третьего этажа в 2003 году рукав почти оторвался, взял ключи и пошёл к Профессору. На нашей площадке в телефонном щитке возился кто-то в чистой синей рабочей куртке. Нашего мастера по телефонам я знаю. Он никогда не мог выглядеть так роскошно. Грязные и рваные рабочие штаны, и куртка, с карманами полными инструментов… Ну, что ж, весьма своевременный ход. Я знал, что Иннокентий Семёнович не оставит меня без присмотра. Надо будет предупредить ребят, чтобы ко мне пока не показывались.

Когда я спустился на первый этаж, у двери лифта нос к носу столкнулся с Ликой… Для неё наша встреча тоже была неожиданной. Я посчитал невежливым разговаривать в подъезде, в двух шагах от дома, но у меня там был уже не лёгкий беспорядок, да и угощать гостью было совершенно нечем. Но когда я предложил пойти к Профессору, она безапелляционно отказалась. Обед у меня неопределённо откладывался, и я не знал, как поступить с Анжеликой. Пришлось возвращаться к себе на пятый этаж. Впрочем, я мудро оставил её у себя в квартире, а сам, прихватив свою карту, пошёл по магазинам. Когда через двадцать минут вернулся к себе, Лика успела умело прибраться. Она спросила:

— Это вы тут с Профессором такой беспорядок устроили?

Я не стал намекать на неприятные моменты последних двух дней. Пошутил:

— Праздник демократии отмечали. — припоминая нашу школу в дни после выборов. Когда ученикам самим приходилось восстанавливать чистоту в школьных коридорах.

Обед мы уже готовили вместе. Лика сварила лапшу, а я своим тупым ножом нарубил салат. И только, когда всё было готово, до меня дошло, что Лика, вместо своего дома, на обеде оказалась у меня. Опять проблемы с моими родственниками.

Что её заставило в воскресенье прийти сюда? Что вообще она от меня хочет? И что я значу для неё самой? До конца обеда я боялся ответить себе на эти вопросы. И мы по-прежнему молчали. Разговор об этом был бы для меня тягостен. И для Лики, наверное, тоже. Но, куда денешься! И мне пришлось начинать самому: