Вероника Батхен - Фараоново племя

— Счастливого пути, мистер Тарлтон, попутного ветра и легкой посадки! — вежливо улыбнулась Джулия.

— Я хотел бы писать вас, упрямая и холодная мисс, хотел бы, чтобы солнце отражалось в ваших зеленых глазах, чтобы волосы трепал ветер и мокрое платье дерзко облепляло фигуру. Но ведь если я позову вас в Париж — вы откажетесь?

— Да.

— Истинная американка, — фыркнул мулат и удалился, не прощаясь.

Джулия не стала провожать его взглядом. Она остановила первого встречного рикшу, доехала до гостиницы и закрылась в номере. Лучшим способом выплеснуть переполняющие чувства оставалась работа — дождь на стекле, неуклюжая побирушка, груды роз и опавшие лепестки. От картины художницу отвлекли вопли и слезы — крутобедрая негритянка-натурщица собирала разбросанные по двору вещи, громко сетуя, что подлец Горацио выгнал её, как кошку, позабыл даже день, когда они встретились.

Клетчатого господина не пришлось долго ждать. Едва Джулия собралась на утреннюю прогулку, одышливый паромобиль уже пыхтел у ворот. Согласие художницы не удивило Тулуз-Лотрека, требовалось лишь соблюсти формальности.

— Что за экзальтация, мисс Доу? Никакой крови! Заводские чернила и писчая бумага, ваша роспись и честное слово не продавать шедевр никому кроме меня. Согласны? Вот и умница.

Подготовка к ритуалу оказалась пугающей. На крытой туземной лодке Джулию отвезли к удаленному скалистому берегу. Сутки пришлось провести в хижине из пальмовых листьев, без ванны, еды и питья. От своей одежды тоже пришлось отказаться. Две покорные таитянки с поклоном преподнесли гостье широкую белую рубаху и плащ, вытканный из крапчатых пышных перьев. Запах кокосового масла, которым следовало умастить тело, вызвал у Джулии тошноту. Великий тахуа оказался лоснящимся голым стариком, татуированным с ног до головы — бедра прикрывала алая повязка, все остальное было расписано. От грохота барабанов и дыма костров тотчас разболелась голова. Но Джулии было не занимать упрямства, раз выйдя в дорогу, она намеревалась продолжить путь до конца.

Когда великий тахуа протянул руки, художница вспомнила лучший день в своей жизни.

…Канун Пасхи, ей исполнилось пять. Нарядная, пахнущая духами мать взяла дочь с няней в гости к другу-художнику — заказать портрет маленькой Джулии. В мастерской пахло красками, маслом, нагретым деревом, благовониями и табаком. Мать куда-то исчезла вдвоем с другом, няня пригрелась в кресле и задремала. А она, Джулия, добралась до мольберта и начала открывать тюбики с красками — сперва робко, выдавливая по капельке, после щедро, размазывая ладонями густое разноцветное счастье. Синяя полоса, белая, алая, снова синяя — но другого, задумчивого оттенка. Унылой девочке на холсте так пойдет веночек из желтых лохматых пятен, похожих на одуванчики. У раненой лошади нужно закрасить кровь — она не должна течь, даже на картине. А на белой стене мансарды так красиво рисуется огромное солнце! Маэва…

На глаза легла повязка из колючей и плотной ткани, руки тахуа затянули и закрепили узел. Барабаны загрохотали, звук, кружась, поднялся в небо, следуя пути дыма от священных костров. Джулию подняли на ноги и вдруг стали бросать, толкать, перекидывать из одних рук в другие, поднимать над землей и ронять на траву. Сделалось страшно, голова закружилась. Чтобы освободиться достаточно снять повязку… не дождетесь. Сжав зубы до хруста, Джулия покорилась десяткам рук, расслабилась, перестала думать — словно она волан, украшенный перьями, невесомая игрушка нарядных барышень.

Барабаны умолкли разом, тишина подкралась как огромный зверь. Клубы вонючего дыма окутали Джулию, она закашлялась, скорчилась у земли, потом вспомнила — это гасят огни. Пришло время слепого танца.

Кто-то взял художницу за руку, за самые кончики пальцев, заставляя подняться. Повел по кругу, то убыстряя шаг, то замедляя до невыносимого. В босую ногу впился камушек. Но наклоняться нельзя, останавливаться нельзя. Потные пальцы разжались, Джулия осталась одна. Она чувствовала дыхание десятков человек, составляющих круг, согласные движения рук и ног, запах тел, маслянистый и резкий, уходящую горечь дыма, тающую теплоту утоптанной, плотной земли. Пока барабаны не застучат снова, ей нужно двигаться. Поднимать руки-крылья, перескакивать как цикада, красться подобно кошке, падать как перышко, извиваться волной. Чтобы танец заполнил все тело от ступней до волос, чтобы неслышная музыка вела сквозь жадную темноту, чтобы татуированный бог спустился с луны и пришел танцевать рядом, увенчанный гирляндой из белых цветов, несущий великую силу.