Вероника Батхен - Неужели я умру?

Это повесть о вечном поиске человеком смысла жизни, о нелегкой дороге к самому себе, об актуальной во все времена проблеме взаимоотношений отцов и детей, о преданности и предательстве, о науке любить, бороться и прощать. Эта повесть — плод совместной работы с теми, кто поддержал мою книгу у истоков ее написания.

Я благодарен и признателен Ульяне Ситниковой, Анне Давановой, Константину Ананичу, Александру Волк, Оксане Костровой, Тимофею Яковенко, Виктору Игумнову, Екатерине Санниковой, Константину Смаглюку, Веронике Хусяиновой, Роману Драгалёву, Ивану Кострову, Артему Саркисову, Богдану Брусу, Юре Лошакову, Алине Мельник, Наталье Рыбальченко, Насте Макаренко.

Я благодарю за поддержу своих близких: жену Анастасию Орлову, брата Андрея Орлова, папу Анатолия Орлова, маму Татьяну Орлову.

Также благодарю: Александра Пустоветова, Михаила Кукота, Андрея Якушева, Петра Елизарова.

Благодарю Вас за искреннюю доброту!

Неужели я умру? Не могу поверить, что я следующий в этой, казалось бы, долгой очереди в местечко под названием смерть… Вскоре я открою эту тайную дверь и, наконец-таки, узнаю главный секрет, сокрытый от вдыхающих воздух людей. Я не считаю себя атеистом, но и не верю в то, что, если ты праведный при жизни и свято чтишь заповеди Божьи, тебе гарантированно забронируют номер в уютной гостинице рая. У меня было свое убеждение. Я не раз представлял, что, когда все кончится, я проснусь маленькой белой каплей в окружении миллиарда конкурентов. А затем раздастся выстрел и начнется самая беспощадная гонка, наградой за победу в которой станет жизнь. Я проведу в одиночестве ближайшие девять месяцев. Затем мне станет тесно, и я начну пробираться к свету в конце тоннеля, принося адские муки матери. И вот здравствуй, ослепительный мир! Раздастся звонкий крик, слезы радости и бурные овации. Ну а впереди несколько жизней, которые нужно будет пройти в разных обликах, начиная от лучезарного юнца и заканчивая дряхлым мешком с жалобами и набором болезней. Вот такой незамысловатый сценарий. Свет. Занавес. Аплодисменты.

Мне не страшно умирать. Такого спокойствия, как сейчас, я никогда не испытывал. Мне было даровано тридцать пять лет для знакомства с этим миром… Я не достоин продолжать путь. Ведь я не жил — я существовал. Что значит существовать? Сначала незаметно пролетает неделя, потом год, затем ты словно возвращаешься из комы, и к тебе приходит просветление. Ты испуганно подводишь итог — прошло десять лет. И за этот отрезок времени ты дышал, но был мертв. Ты кричал, но был нем. Ты не смеялся до слез и не плакал навзрыд. Ты мечтал, но не действовал. Ты спал с открытыми глазами в окружении сожалений о прошлом и в страхе перед неизвестностью будущего. Существование между жизнью и смертью.

Когда впервые доктор озвучил диагноз, я почувствовал слабость в ногах, легкую тошноту и увидел тысячи мерцающих точек перед глазами. Потом, на удивление онкологу, я принялся истерично смеяться. Вперемешку со слезами и тяжелым дыханием, я отчаянно приступил оправдываться:

— Я за свою жизнь выкурил одну сигарету в школьном подвале со старшеклассниками. Мне тогда, по-моему, было семь или восемь лет. Нас всех поймали с поличным. Донесли родителям, и мой отец вынес неопровержимый приговор: казнь, через удары ремнем по заднице. Отбило желание на всю жизнь. Курение — причина рака легких. Ирония, не правда ли? А быть может, та самая сигарета сыграла роковую роль?

— Шаду, я понимаю Ваше состояние. — Хладнокровно начал доктор. — Результаты анализов показали…

— Я вот что подумал, — не испытывая интереса к объяснениям доктора, перебил я. — Почему нас не предупреждают, что чрезмерное употребление еды закончится ожирением или, например, что напряженный восьмичасовой рабочий день приведёт к неудовлетворенности жены и помешает, соответственно, продолжить род человеческий?

— Я… я… не знаю, — разбито ответил врач. — Послушайте, метастазы распространились по всему организму. Но вероятность несколько продлить жизнь есть…

В этот момент в голосе доктора не было ни капли сочувствия или сострадания, лишь холодное, рациональное транслирование информации. Но я не осуждал его. За столь долгие годы работы на этом поприще у него выработался иммунитет к людям с «крохотной надеждой».

— Сколько мне осталось?

— При интенсивной химиотерапии максимум два месяца… — Доктор вынес бескомпромиссный вердикт.