Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч. Голубой человек

- Не отступлюсь, Егорушка, - обещает ему, Феня. Ояа прекрасно поняла, на что Антошин, намекает, но, чтобы сбить с толку жандарма, добавляет: - Варежка тебе будут первый сорт, теплые, красивенькие и сразу две пары, и обе пары одинаковые: теряй, не хочу.

- Спасибо, Фенечка, - говорит Антошин. - А если тебе не хватит шерсти хорошей, иди к тому дядьке лысому на Толкучий рынок, аккурат возле самых Никольских ворот. Он тебе поможет подобрать подходящую… И недорого возьмет.

Про Толкучий рынок и шерсть тоже сказано специально для жандарма. Феня понимает, что Антошин советует ей не терять связи с Лысым, то есть с его тезкой, студентом Георгием Сидельниковым.

- Не люблю я лысых! - на всякий случай смеется Фенл. - Нам девушкам, больше кудрявые нравятся… вроде тебя.

Теперь они смеются все трое. Шурка, та прямо до слез. Вытерает глаза, и тут Антошин замечает, что указательный палец ее левой руки забинтован чистой тряпицей.

- Эге - говорит он, - да у тебя что-то с пальцем приключилось!

- А это она… - начинает Феня.

- Не надо, Фенечка! - всполошилась Щурка. - Ой, Фенечка, миленькая, хорошенькая, ну не надо!

Она готова от смущения провалиться сквозь пол.

- Ну чего ж тут, Шурка, такого особенного, чтобы стесняться? - смеется Феня. - Какая я тебе Щурка! - переходит Шурка от обороны к нападению, - Я уже большая. Сама говоришь, служащий я человек, а ты все «Шурка» да «Щурка»!

- А чего ж тут Александра Степановна, такого скрывать? - подтрунивает над нею Феня. - Дело житейской. С каждым может случиться.

«Александра Степановна»!

Антошина словно током ударило: какое удивительное совладение!… Шурка это Александра, а если ее но отчеству, так конечно, же она Степановна… И та Александра Степановна как-то раз шутила, что она родом сапожниикого классу…

Он пытливо, по-новому вглядывается в густо порозовевшее лицо вконец смутившееся девочки: похожа!… Очень похожа!… Во всяком случае, безусловно есть что-то общее, Это она - Александра Степановна Беклемишева (по мужу) но еще ребенок!…

Он старается ничем не выдавать своего волнения. Он спокойно, даже неправдоподобно, спокойно говорит:

- А что, если я сам попробукг угадать, что у тебя с пальцем случилось?

И улыбается, хотя его вот-вот прошибет слеза. Какое это все-таки, невероятное, потрясающее воображение открытие!

- Не угадаешь! - радуется Шурка, вмиг забыв о своих недавних переживаниях. - Вот ни за что не угадаешь! Голову даю об заклад!

- Ай, угадаю! - шутливо грозит ей Антошин и чувствует, что голос у него все же вздрагиваег от волнения.

Я так думаю, что ты колола щепки для самовара…

- Ой всплеснула Шурка руками и, в свою очередь, потрясенная, уставилась на Антошина. - С ума сойти!…

- …Значит, колола ты лучину и ненароком отхватила себе ножом кусок указательного пальца, - продолжает Антошин, следя за выражением Шуркинога лица. - Кусочек! - кричит Щурка на всю комнату свиданки. Не кусок, а кусочек!…

Жандарм делает ей замечание, и она уже молча показывает на другом пальце, какой именно кусочек она себе оттяпала. Получается как paз та самая половинка фаланги и как раз на том пальце, из-за отсутствия которой «историки-марксисты» сорок второго детдома прозвали старуху Беклемишеву «Беспалой»… Ну конечно же это она, выросшая Шурка Малахова!… И это он, Юра Антошин, тот самый парень, который подарил ей вырезанный из газеты портрет Карла Маркса! Тот самый, который раньше принадлежал Конопатому… А уже она потом подарила его Музею Революции!… Все сходится!… Она!…

- Да ты не волнуйся! - по-своему поняла неожиданную дрожь в его голосе Шурка. - Уже он мне ну нисколечко не болит… Уже вторая неделя… И даже мне выгода через это: всю жизнь одним ногтем меньше стричь. Всем людям десять, а мне всего девять!…

Очевидно, она уже не впервые высказала это успокаивающее соображение, потому что Феня выслушала его без улыбки, как давно известное.

Казалось бы, после всего удивительного, что выпало на долю Антошина с Нового года, ничто уже не могло поразить его воображение. Но такое!…

Он поймал себя на том, что смотрит на девятилетнюю смышленую девчонку Шурку с тем глубочайшим; но пока еще ею не заслуженным почтением, которое неизменно вызывала в нем старая коммунистка Александра Степановна. Тогда он сделал над собой усилие и стал смотреть на нее с той нежностью, которую она и теперь и потом, через много-много лет, одинаково в нем вызывала.

Сколько раз и на воле и уже в тюрьме мучился Антошин размышлениями о будущей Шуркиной судьбе. Степан здоровьем некрепок, ночи напролет кашляет. Вдруг помрет? Тогда Ефросинье один путь-по миру с торбочкой. В деревне и без нее достаточно голодных ртов. Дядя Федосей, тот от бедных родственников как от нечистой силы открещивается. Он, Антошин, будет в тюрьме или в ссылке где-нибудь у черта на куличках. А с Шуркой что тогда будет? Антошин вспоминал слова Конопатого: «Из нее настоящий человек получится, если не погонит ее жизнь на бульвар», вспоминал Дусину судьбу, и ему становилось страшно.