Роберт Янг - Бокал звезд

«Манеж» сиял и переливался огнями. В вестибюле висели огромные часы, по обеим сторонам тянулись ряды пропускных карт. С трудом отыскав свою, Дэн опустил ее в прорезь под циферблатом. Клац! — карта вернулась с отметкой 7:00 и тут же легла на свое место в соседнем ряду. Дэн ступил под своды фабрики, где у пластмассовых станков трудились сотни мужчин. Дэна распирало от гордости — скоро и он приобщится к таинству.

Мастер подвел новичка к токарному станку из пластмассы и принялся объяснять его устройство. Дэн поставил новехонькую коробку для ланча на скамеечку и весь обратился в слух.

— Значит, здесь мы производим комплектующие для стратодвигателей. Вот капсуль. — Мастер выудил из коробки пластмассовый цилиндр. — В общем, берешь, зажимаешь в тиски. Потом сверлишь, шлифуешь, фрезеруешь, закругляешь кромки. Сделал — и на полку, в табеле проставляешь единицу. Усек?

Дэн кивнул.

— Сам понимаешь, никакого такого капсуля в природе нет, — продолжал мастер, — да и будь он взаправду, на бутафорном станке деталь не выточить. Зато так интересней. Согласен?

— А то! — Дэн взял из коробки очередной капсуль, закрепил, просверлил, отшлифовал, отфрезеровал, закруглил кромки, вытащил и сделал пометку в протянутом мастером табеле.

— Молодец, схватываешь на лету, — похвалил мастер.

Дэн просиял.

Восемь часов спустя, сияющий, он спешил домой.

Там его встречала сияющая Хелен.

— Скорее что покажу! — твердила она, увлекая мужа на кухню, где стояла пластмассовая плита, раковина с открытым краном, пластмассовая посудомойка, гладильная доска и на ней бутафорный утюг. Полая духовка находилась как раз вровень с фартуком Большой Берты.

— Смотри! — Хелен достала из духовки две миски с дымящейся кашей. — Сама приготовила!

— Предчувствую, нас ждут насыщенные выходные, — возликовал Дэн. — У меня завод, у тебя куча дел по дому.

У Хелен вырвался радостный вздох:

— Подумать только — целых пять дней сплошной работы!

Я часами бродил по улицам нижнего города, не сознавая, что делаю. К исходу дня добрался до гетто, и когда уже сгущались ноябрьские сумерки, подошел к лачуге, которую делил с Актусом.

Я не мог поверить, у меня просто не укладывалось в голове, что на афише у входа в «Театр стриптиза» была та самая девушка, о которой я грезил больше восьми лет. Как такое возможно? Как заставить себя осознать, что моя богиня бездны на самом деле всего лишь любовница какого-то аристократа-военного, жалкая подиумная шлюха, которая подставляет свое тело огням рампы, теша самолюбие хозяина.

Когда я вошел, Актус словно почувствовал мое настроение. Однако его уродливое лицо осталось бесстрастным, и он не задал ни вопроса. Просто встал из-за стола, зажег фонарь, свисающий с покоробленной железной крыши, и снова уселся. Я снял старенькую куртку и опустился напротив.

Рассказал об афише. От долгой прогулки разнилась искалеченная нога, вплетая новую боль в мои мучительные мысли. Когда я закончил, Актус не выказал ни капли удивления, как, впрочем, и сочувствия.

Он просто сказал:

— Тебе бы радоваться, Алан. Теперь ты знаешь, что девушка из твоего сна реальна.

Я покачал головой.

— Там было только изображение, а не она сама. Даже не фотография, а просто похабная картинка. Я не могу принять это как доказательство ее существования.

— Не можешь, потому что не хочешь. Ты идеализировал эту девушку, наградил ее всеми мыслимыми женскими добродетелями. А теперь, когда она не оправдала твоих ожиданий, подозреваешь в отсутствии тех качеств, что ей приписал. Вот и не можешь ее принять. Однако, боюсь, у тебя нет выбора, Алан. Посуди сам, как она может быть другой? Нам следовало давным-давно догадаться, что если девушка из твоего сна существует в нашей реальности, то единственно как стриптизерша и любовница аристократа.

Желтый свет фонаря выхватывал из темноты резкие черты лица напротив. Глаза под нависшими глыбами кустистых бровей, тени под выступающими кряжами скул. Лицо скорее неандертальское, чем благообразное, плечи тоже словно обезьяньи, а не человеческие. А меж тем, Актус был одним из самых блистательных метафизиков своего времени — Кантом двадцать первого века, только вдали от Кенигсберга и без издателя.