Артем быстро, дрожащими руками наполнил чашу водой, осторожно влил несколько капель в рот О-Регги.
— Вроде полегчало немножко, — вздохнула она, откидывая голову на подушку. — Так вот, слушай. Как увидела я, что эти, с камнями, бросились за тобой, так я не выдержала, пошла следом, думаю, может, чем помогу тебе… Ну, поднялась на взгорок, повыше, спряталась в кустах и вижу, О-Стелли в сторону подалась, а ты в камнях схоронился. Обрадовалась я, поняла, что обдурили вы всех. Да только подумала так, смотрю, она подпрыгнула как-то неловко, на одной ноге и повалилась, бедненькая. А тот, лысоголовый, что впереди всех бежал, наклонился к ней, покачал головой и махнул рукой: конец, дескать, нечего тут больше и делать. А потом оглянулся, увидел тебя, да как закричит: «Он там, сзади, назад, ребята!» Все снова за тобой. Орут, опять камнями бросают! Да где там! Ты уж в луга выскочил, к лесу подался. А я — реветь. И радостно мне, что ушел ты от них и жалко, что О-Стелли они прикончили. Спустилась я к ней. Смотрю. А она глаза открыла и пальчик к губам: Молчи, мол! Потом сказала мне, что камнем ей в ногу попали. А как упала она, так притворилась мертвой, чтобы от тех негодяев отделаться. Ну, помогла я ей встать, устроила в небольшой пещерке, там, неподалеку, и пошла к кордону, чтобы бежать в город, все тебе рассказать. А навстречу опять он, этот лысоголовый. Увидел меня. Глаза бешеные, руки трясутся. Подскочил ко мне, ударил в лицо. Упала я. Так он меня — ногами, ногами. Все, видно, отбил проклятый. Как я встала, как доплелась сюда, сама не знаю. А как упала на постель, так уж ни рукой, ни ногой не двинуть. И так все болит, так болит… Видно, конец приходит. И дочки нет. Неужели и ее…
— О-Фанни у меня в шатре. Спит в моей постели. Не беспокойся за нее. А тебя я сейчас полечу, принесу мумиё и…
— Не надо, Артем. Ничего уж мне не поможет. Чувствую я, еще немного и… Вот опять… Опять эта боль… Но я рада за тебя… За вас с О-Стелли… А я ведь тоже… Тоже любила тебя… Так любила! Прощай, Артем. Прощай, мой милый добрый чужеземец. И если сможешь… О-Фанни, дочку мою… Не давай ее в обиду. Никого у нее больше не осталось. А к тебе она, как к отцу… Ну, вот и… все… все… — Из груди ее снова вырвался хриплый стон. Глаза закрылись. Голова упала на грудь.
Артем прижался губами к ее холодеющему лбу, потом опустился на колени, уткнулся лицом в убогую постель и задохнулся в приступе рыданий…
Солнце едва успело подняться над горами и вспыхнуть миллиардами искр в белой от росы траве, когда они поднялись к тщательно замаскированному входу во внешний тоннель и обернулись вниз, чтобы бросить последний взгляд на покидаемую котловину.
Все они, Артем, О-Стелли и О-Фанни, были одеты в теплые, специально изготовленные из козьего пуха костюмы, на спине каждого висел удобный заплечный мешок, к поясу Артема приторочена кошелка с запасными факелами и разысканными О-Стелли нехитрыми приспособлениями для дыхания под водой.
Они стояли взявшись за руки и молчали. Все было сказано там, внизу, на последнем пастушеском кордоне, куда провожать их пришла чуть не вся община и где О-Стелли не смогла сдержать слез и даже у Артема запершило в горле, когда сначала дети, а затем и все взрослые запели, кто как мог, когда-то сложенный им гимн, а старик О-Гримм крепко обнял его за плечи и вручил три свободных рионато, как знак священной памяти об общине эрхорниотов и как залог того, что когда-нибудь они, может быть, все-таки вернутся к ней, хотя бы в качестве гостей.
Теперь все это было в прошлом. Впереди лежал трудный, полный тревог и неизвестности путь, путь в большой мир, куда они шли, чтобы предупредить людей Земли об огромной опасности, которая может постичь их, не разделайся они с самым большим злом, какое породил безответственный разум, и избавить их от самого большого страха, какой когда-либо испытывало человечество.