Владимир Корчагин - Узники Страха

— Послушай, Артем, — тронул его за рукав О-Гримм, когда они поднимались с нижнего яруса подземелья. — Я бы не советовал тебе идти сейчас к людям. О-Гейм успел восстановить их против тебя, наговорить такого, что страшно было слушать, к тому же наобещал им всякой всячины. А народ у нас, сам знаешь, привык верить Мудрейшим. Как бы не получилось большой неприятности.

— Что же ты предлагаешь?

— Подожди денек-другой. Страсти улягутся. А мы, старики, тем временем помаленьку расскажем всем, что к чему. Главное — народ узнает, что О-Гейма и в живых уже нет. Тогда все само собой уладится.

— Нет, дядюшка О-Гримм, я пойду к людям сейчас и скажу всю правду. Да и не имею я права судить О-Гейма один и даже только с вами. А тем более приговаривать его к смертной казни. Что скажет тогда о нас народ? Нет, пусть его судят все. И как они решат, так и будет. Потребуют вернуть О-Гейма — он будет доставлен им целым и невредимым. Потребуют казнить — он умрет вместе со Стражами Завета. Больше того, я пойду к ним один и буду говорить только от своего имени. А вы можете присоединиться к тем, кто собрался сейчас в центральном тоннеле, можете идти по домам, как сами сочтете нужным. Только верните мне рионато. Их вручит сам народ тем, кого захочет видеть своими руководителями. Доброй ночи, друзья! — он тепло, по-русски обнял каждого из участников ночной операции и тут только вспомнил о бывших надсмотрщиках, которые молча стояли, привалившись к стенке тоннеля и, видимо, абсолютно не знали, что делать дальше.

— А вам, О-Понс, О-Грилл и О-Перт, — сказал Артем, — я посоветовал бы прямо сейчас пойти к людям и искренне покаяться перед ними. Ведь, честно говоря, вам есть в чем покаяться. Прощайте.

Артем направился прямо в центральный тоннель, но, сделав несколько шагов, решил забежать в свой шатер и прихватить на всякий случай комизо.

Здесь, в этой части города, было темно и тихо, и ничто не помешало ему добраться до своего жилища. Поднявшись в шатер, он ощупью, не зажигая огня, достал из укромного места с трудом отремонтированный инструмент и хотел уже спуститься обратно под землю, как вдруг почувствовал, что в шатре кто-то есть.

— Кто здесь? — тихо спросил он быстро отступая к люку.

— Это я, чужеземец Артем. Я — О-Фанни, — раздался знакомый тонкий голосок.

— О-Фанни, ты?! Что ты здесь делаешь?

— Я ничего… Я пришла узнать, не видел ли ты маму. Она ушла еще вчера утром, сказала, что пойдет к тебе и к вечеру вернется. Но так и не пришла. А мне стало страшно. И вот я…

— Ты давно здесь?

— Давно. Я хотела уйти, а люк не открывается. И нигде никого… — она тихонько всхлипнула.

Артем нащупал в темноте головку девочки, обнял ее за худенькие плечи, прижал к своей груди:

— О-Фанни, милая, не плачь.

— Я не… Я не плачу. Мне только страшно…

— Не бойся, деточка. Сейчас я поищу, чем покормить тебя, вот только зажгу огонь.

— Не надо, чужеземец Артем, я не голодна, мама оставила мне еды.

— Тогда ляг вот сюда, на мою постель. Здесь тебя никто не тронет. Я скоро приду. А утром мы разыщем твою маму. Обязательно разыщем. Ляг, поспи.

— Хорошо, чужеземец Артем, я лягу. Только ты обязательно приходи…

Картина, представшая перед Артемом в центральном тоннеле, могла бы показаться смешной, если б не была столь убийственно печальной. Огромное помещение, образованной несколькими тоннелями, соединенными в один широкий длинный коридор, было полно народа. Мужчины, женщины и дети сидели прямо на полу, окруженные горами всевозможных яств, и ели. Ели не потому, что хотели есть. По лицам было видно, что нее. они давно насытились и пересытились. Ели потому, что была возможность поесть. Ели впрок, как изголодавщиеся дикие животные. Ели, изверившись, что когда-нибудь снова удастся так вволю поесть.

Артема, зашедшего в тоннель, заметили не сразу. А лишь заметили, лавина брани, угроз, проклятий обрушилась на его голову. В сплошном гуле сотен голосов удавалось различить только отдельные выкрики:

— Вот он! Вон он, враг эрхорниотов! Мерзкий искуситель! Гнусный обманщик! Кто пустил его на наше пиршество? Гоните его прочь!

Толпа распалялась все больше и больше. Многие уже повскакали с мест, двинулись на Артема с поднятыми кулаками. Ничего, даже отдаленно напоминающего человеческое, не было сейчас в этих лениво жующих ртах, этих ту пых свирепых взглядах, этих истеричных возгласах, больше напоминающих рычание встревоженного зверя.

Артем понял, что ни перекричать, ни утихомирить одичавшую толпу не удастся ни коим образом. Оставалось одно. Он выхватил из-под полы пиджака комизо и сильно ударил по струнам. Крики сразу смолкли. Толпа настороженно замерла. Он взял несколько звучных аккордов. Стало совсем тихо. Тогда он набрал в легкие побольше воздуха и громко, во весь голос, словно круша невидимую стену, запел когда-то сложенный им гимн: