Павел Сурков - Игра в Шекспира

Рэтленд. Если честно, не очень понимаю — и буду благодарен объяснениям.

Бэкон. Все просто. Я не могу позволить себе остаться один на один с нераскрытой тайной. Знаете, не что так сильно не мучает, как тайна, от разгадки которой остановился в одном-единственном шаге. Согласитесь, ужасающее мучение!

Рэтленд. И что же это за тайна, которую вы так хотите раскрыть?

Бэкон. Очень простая тайна. Невероятно простая. Я думаю, вы знаете, Рэтленд, что все вокруг — и при дворе в том числе — знают о том, кто пишет под именем Шекспира. При этом есть одна вещь, есть один-единственный вопрос, который, признаюсь, не дает мне покоя. Совершенно не дает покоя.

Рэтленд. Да не томите же, спрашивайте!

Бэкон. Понимаете, Рэтленд, вот ведь, в чем штука… В наше время, когда театр уже почти перестал быть одни-единственным развлечением, когда люди ходит поглазеть на подмостки не только для того, чтобы позабавиться очередной сценкой из давних дней — в наше время, когда театр становится чем-то… Чем-то большим, чем был раньше… И уже не зазорно, решительно не зазорно сочинять для театра и подписывать сочинения своим именем. Вон, Бен Джонсон этого не чурается. А вы…

Рэтленд. А что я?

Бэкон. А вы продолжили ту давнюю игру, в которую мы с вами начали играть еще в детстве. Но я-то считал это забавой одинокого ребенка, а вы сделали ее не столько забавой, сколько целью жизни… Вот я и хочу вас спросить, мой дорого Рэтленд, мой маленький Роджер — зачем? Почему?

Рэтленд. Почему?… Вам действительно не понятно?

Бэкон. Нет. Совершенно не понятно. Я все еще вижу маленького мальчика, друга моего старого друга Джона, человека великих достоинств, невероятной храбрости и безукоризненной чести. Я вижу несчастного мальчика, который остался совсем один, мальчика, потерявшего отца, потерявшего надежду… Мальчика, которого я приютил в своем доме, с которым мы допоздна засиживались в библиотеке, мальчика, который с детского возраста проявил недюжинный поэтический талант. Мальчика, который принес мне написанную им пьесу — и это… Это был шедевр. Это поражало — как столь юный, неопытный ум мог породить такое совершенство…

Рэтленд. Я опущу слова о совершенстве, дорогой Фрэнсис, но вот то, что ум мальчика взял и породил новую пьесу — в этом нет ничего удивительного. Слишком многие впечатления навалились на меня, словно снежный ком… Воспоминания и фантазии овладели мной — и вот тут-то все и началось. Эти пьесы — они не рождаются откуда-то, они возникают сами по себе, словно кто-то нашептывает их мне на ухо…

Бэкон. Я помню. Я помню — и именно тогда я впервые сказал мальчику, что он — счастливейший из смертных, ведь ему суждено слышать голос Бога…

Рэтленд. Назовем это так.

Бэкон. Я был поражен. И именно тогда я предложил маленькому мальчику сыграть в удивительную, невероятную игру. Никто бы не поверил в то, что юноша из благородного семейства, еще и потерявший отца, вдруг открыл в себе невероятный поэтический дар. И я предложил ему забаву — невероятную, но очень простую. Поиграть в простолюдина, поиграть в нового автора — возникшего из ниоткуда, и который затем возьмет да и уйдет в никуда. И мальчик — понял… Мальчик согласился.

Рэтленд. Мальчик согласился. Мальчику понравилась эта игра — и так же пришелся ко двору глуповатый скряга Шакспер, с которым многие стали соотносить нового автора. И мальчик, и его воспитатель придумали новому автору звучное имя — Шекспир, «потрясающий копьем».

Бэкон. И вот тут и возникает вопрос, на который я не могу найти ответ… Сегодня, когда тот мальчик, которого я знал, вырос — почему ему не выйти из тени? Почему Шекспир продолжает жить? Почему не явить миру свое истинное лицо, не сбросить маску, которая только и норовит прирасти к собственной коже?

Рэтленд. Я отвечу вам, учитель. Отвечу вам от лица сегодняшнего Рэтленда — и от лица того мальчика, которым Рэтленд был когда-то… На то есть две причины. Первая — Шекспир связывает мальчика с его детством. Навсегда. Навеки. Пока жив Шекспир — живы воспоминания. Страшные воспоминания, которые мальчик отдал Шекспиру, чтобы не мучиться от ночных кошмаров, но которыми этот мальчик очень дорожит… Однажды — я помню этот вечер, как сегодня, и Шекспир его помнит тоже — отец пришел ко мне и рассказал, как Ее величество передала ему горестную роль плакальщика на похоронах шотландской королевы Марии… О, как он рассказывал об этом! Королева взошла на эшафот и благословила палача… Рука его не дрогнула — он сделал свое дело одним верным ударом, милостиво лишив королеву жизни за мгновение. И вот — палач поднимает за волосы отрубленную голову: и толпа кричит в изумлении: в этой голове, в этом лице нет ничего общего с красавицей Марией — палач поднимает за абсолютно седые волосы голову старухи… Жизнь ушла из нее вместе с молодостью, явив всем истинное лицо смерти…