Павел Сурков - Игра в Шекспира

Мэри. Тише, Джонсон, тише! О покойниках — или хорошо, или ничего, в самом деле. И здесь же Елизавета, Джонсон! Хоть постыдитесь клеветать на того, кого она называла отцом!

Джонсон. Когда покойник совершает непостижимую глупость — я, что, должен молчать? Это безумие — заказать столь провокационную, столь антимонархическую пьесу!

Пембрук. Ну, отчего же, любезный Джонсон, антимонархическую? Король Генрих у автора выведен…

Джонсон (перебивает). Чуть ли не интриганом! Узурпатором! Проклятый Болингброк, взбунтовался против монарха, а затем перетащил к себе на сторону всех господ — и вот-те нате: король уже под стражей, и собственный вассал закалывает его кинжалом в спину! Каково, а?!

Пембрук. Я вам напомню, кстати, кто именно закалывает короля… Не помните? Граф Рэтленд!

Джонсон. Тем паче — наш Роджер подписал себе смертный приговор, и только благодаря мудрости и милости ее величества, ну и еще, может, советам нашего дражайшего Фрэнсиса жизнь Роджера спасена…

Елизавета (тихо). Не только.

Джонсон (удивленно). Что — не только? Что — не только? Что же, милая, вам еще понадобилось? Уж не желаете ли вы отстегнуть господину Сесилу пару-тройку лиг от ваших земель?

Елизавета. Мы обойдемся без мздоимства, дорогой Джонсон. Но мнится мне, что королева прекрасно помнила текст пьесы — и во многом именно это спасло Роджера от казни…

Джонсон. Что же там такого, в этом тексте?

Елизавета. Вы же сами сказали — Рэтленд. Рэтленд, убийца короля, выведенный среди персонажей другим Рэтлендом… Может ли быть большее покаяние в еще не совершенном заговоре? Рассказать о готовящемся мятеже за пять лет до его свершения? Пять лет пьеса о короле Ричарде шла на подмостках, королева трижды смотрела ее… О, вероломного Рэтленда она хорошо запомнила, а Сесил, будьте покойны, постарался снаушничать, что именно граф Рэтленд автор сего текста. Самопожертвование ее величество оценила. Мне думается, так…

Пембрук. Что происходит в монаршей голове — об этом даже Сесил нам не скажет…

Мэри. Но если наша малышка Елизавета права — то это было невероятно умно: вывести собственного предка в числе главных злодеев пьесы!

Елизавета. Не злодеев. Исторических персонажей, все в соответствии с историей, все по правде.

Джонсон. Надо сказать, что стихи у Роджера вышли отменные… Просто на удивление. Большой стихотворный текст, вообще без прозы… Неудивительно, что пьеса была так популярна у публики.

Елизавета. У Роджера никогда не получались большие стихотворные тексты, скажу я вам… Я была чуть больше… усидчива.

Мэри. Милочка — так это — вы?… Это была ваша идея — выставить Рэтленда в черном цвете, чтобы спасти мужа от только-только начавшего зарождаться мятежа?

Елизавета (тихо). Роджер не посвящал меня в тонкости бесед с Эссексом и Саутгемптоном, но кое-что я слышала… И понимала… И я вписала в суфлерский текст строчки…

Пембрук . « Друг Ричарда, он герцогства лишен, и только графом Рэтлендом зовется»… Какая блестящая идея!

Мэри. Невероятная, просто невероятная! Понять, что зреет заговор — и так защитить супруга…

Елизавета. А как еще должна поступать жена? Только защищать своего мужа — и никак иначе… Если я не смогла защитить отца, то… (плачет)

Джонсон. Он сам того желал, двух мнений быть не может…

Мэри (утешая Елизавету, злобно Джонсону). Бездушное вы чудовище, Джонсон! Просто бездушное! Ну как такое вообще можно произносить?

Джонсон. Можно, можно… Можно и не такое произносить. Было бы ради чего… Была бы цель, а остальное додумается и доделается. Другими и за нас. Эй, Пембрук, может, еще вина?

Пембрук. И за что вы предлагаете выпить?

Джонсон. Ну, как же? За Шекспира!

Пембрук (поднимает бокал). За Шекспира!

Мэри. Неймется вам…

Елизавета (утирает слезы). Новая пьеса Шекспира почти готова.

Джонсон. Трагедия?

Елизавета. О да…

(Двор дома Фрэнсиса Бэкона. По двору прогуливаются Бэкон и Рэтленд)

Бэкон. Любезный Роджер, вы понимаете, чего мне стоило уговорить нашего дражайшего друга Роберта Сесила предоставить нам с вами возможность этого свидания. Я думаю, вы понимаете, зачем я пригласил вас сюда?