Мишель Демют - Планета семи масок

Этот вечер Альвина прожила как в кино: рестораны, ночные клубы, шампанское, приглушенный свет. Хмельная и согласная на все («это ведь только сон» — оправдывала она собственную смелость) она поехала к нему и всю ночь провела в его объятиях.

Но когда фрейлейн Бернауэр проснулась, она лежала на простынях из пожелтевшего хлопка, а не из розового льна. Вспомнила все и залилась краской стыда — как могла она решиться на такое?

Воскресенье тянулось бесконечно долго до того, как Альвина открыла новое окошечко. Она перенеслась в горы и долго бродила, любуясь заснеженными пиками, водопадами и глубокими долинами. Она охапками рвала горечавку и эдельвейсы…

Первозданная чистота горных вершин вернула ей добродетель, но в глубине души осталось легкое сожаление о той ночи. А потому ее испугала и обрадовала Эйфелева башня, нарисованная в следующем окошечке.

— Ну что, милашка, двинем?

У парня в кожаной куртке с поднятым воротником, который заговорил с ней, были светлые лохматые волосы. И, не дожидаясь согласия, он взял ее за руку и повел от погребка к погребку по джунглям Сен-Жермен-де-Пре.

Захмелев от красного вина и мяуканья джаза, Альвина пыталась призвать на помощь последние остатки морали, в душе побаиваясь своего гида.

«Пусть эта ночь кончится, — уговаривала она себя, — но без…»

Ночь кончилась. Остаток ее они простояли в какой-то подворотне на улице Драгунов, обнимаясь и целуясь.

После этого Альвина забыла о своих высочайших моральных принципах: она любила красавца рыбака на одном из пляжей Капри, плавала в голубой лагуне и танцевала хулу-хулу, пересекала Атлантику на борту «Бремена», принимала ухаживания боцмана американского военного флота, с которым познакомилась в ресторанчике где-то в Сан-Паулу.

Вскоре она заметила, что магическому календарю не мешали ни эпохи, ни расстояния. Она побывала в зеленом Веймаре и встретилась с великим Гете в похожем на античный храме любви, а у подножия минарета Хиральда, что в Севилье, у нее было свидание с самим доном Жуаном де Мараньо.

Теперь ей нравилось все, что будило воображение, ибо позволяло отправляться по ночам навстречу новым приключениям.

Однажды на работе она заметила, что одна из машинисток с многозначительной улыбкой прячет в ящик стола книжонку в красочной обложке.

— Мне приходится читать ее здесь, — объяснила владелица книга. — Если отец найдет ее среди моих вещей, он мне устроит такую баню…

Она показала фрейлейн Бернауэр название — «Похождения Императрицы».

«Ну нет! — подумала Альвина. — Нет, нет и нет! Так далеко заходить нельзя».

…И в тот же вечер шлялась вместе с Мессалиной по трансеверинским притонам…

Так день за днем тратила Альвина клеточки своего календаря.

И однажды утром, вернувшись из сказочной, нереальной Венеции, тонувшей в золотом тумане Ренессанса, где провела ночь в объятиях покрытого шрамами кондотьера, она вдруг почувствовала себя безмерно усталой.

Наступило двадцать третье декабря. Альвина не работала. Впереди была пустота ожидания, и она успела прийти в себя.

Жизнь не удалась — серость и сплошные разочарования. А потом вдруг, за несколько недель, она вкусила всех радостей бытия. Так откуда же эти пустота и неудовлетворенность?

Она задумалась, и вдруг ей все стало ясно.

Ожаднев от легких удовольствий, она брала любовников подряд, одного за другим, но любила ли она хоть одного из них?..

Она глянула на календарь: осталось только две клеточки — одна под ветвями огромной заснеженной ели и вторая — хранившая тайну дверь замка.

Фрейлейн Бернауэр после долгих поисков нашла наконец истину и подняла ставеньку: там были нарисованы сердца, обвитые гирляндой роз.

Тот, кто пришел на свидание, не был похож на других. Они были одни — он и она. Взявшись за руки, они гуляли среди цветущих кустов майской сирени, прохаживались по парку Нимфенбурга, кормили хлебом лебедей, сидели на скамейке, прижавшись друг к другу, счастливые лишь от того, что были вместе. Они даже ни разу не поцеловались, ибо чувствовали себя совсем-совсем близкими, как чувствуют себя старые супруги или обрученные, уверенные в своей любви, а потому целомудренные. Потом он проводил ее домой, но порога ее жилища не переступил.

— Я еще увижу тебя? — спросила она.

— Если захочешь.

И вот настал рождественский вечер.

На календаре осталась только одна закрытая ставенька — ворота замка. Альвина открыла ее.

Три дня спустя фрау Гуггенбюхлер засыпала ненужными подробностями полицейского, который без особых волнений осматривал комнату.