Мишель Демют - Планета семи масок

Ткань ответных мыслей заколыхались. Некоторые из них могли свидетельствовать о заинтересованности.

— Вот что я предлагаю: используя хорошо известные вам способы… да, да… мы вызовем эпидемию самоубийств на Нижних Уровнях. Нам следует найти новые формы: это не может быть результатом эстетических воззрений. Представим себе скорее что-то вроде игрища дикарей, жертвенной оргии… в которой люди примитивные будут сотнями сводить счеты с жизнью. Как вы думаете, что произойдет в Верхних Сферах? Что будет твориться в сверхсложном сознании Эстетов? По-вашему, они согласятся почитать тех же богов, каких почитают внизу? Утверждаю со всей уверенностью: они просто-напросто бросят это занятие и тут же начнут замышлять какую-нибудь новую пакость, но у нас всегда будет время ее предупредить.

В первый раз с начала его длинной речи один из Мудрецов перебил Макиавелли:

— Но как мы поступим с населением Нижних Уровней?

Макиавелли не ответил. Он испустил светящийся мысленный образ, полный жгучей язвительности, который, казалось, содержал в себе вполне определенную идею. Выразить ее можно было примерно так:

— У обитателей Нижних Уровней реакции элементарные: их будет нетрудно проконтролировать и… обезвредить.

Смутное чувство ужаса реяло над Мудрецами.

Все произошло очень быстро. Вверху стало известно, что в глубине подземных галерей собирались целые толпы для совершения кровавых самоубийств. Уровнем ближе случались дуэли. Люди в кричащего цвета камзолах с оружием в руках преследовали друг друга по черным металлическим рвам, окружавшим платформы.

Всеми на Вершинах овладело отвращение, когда там узнали о первых «жертвоприношениях». Начались бесконечные словопрения во мраке, расцвеченном ореолами отдохновения. Изысканно облокотившись о светящиеся перила, Эстеты с болью вглядывались в бездонную пропасть, откуда доносился шум оргии. Затем они собрались вверху, в жилых зонах Града, чтобы обсудить, что же им делать дальше.

Властелин Высот подал знак, и заседание началось. На экранах Мудрецы выглядели бесстрастными, но воздух, казалось, вибрировал. Все молчали, так как слова грозили разорвать тонкое кружево согласованных мыслей. Все были безусловно счастливы, как и полагается после внезапного разрешения давней проблемы. К уверенности примешивалось некоторое самолюбование, одно другое усиливало и оправдывало. По предложению самого старого из Мудрецов они приступили к длительной процедуре всеобщего очищения, когда Мудрецы все глубже и глубже погружались в атмосферу гармонии и удовлетворенности… Продолжалось это до тех пор, пока мглу их нирваны не рассеяла весть о первом убийстве — преступлении, прежде неслыханном среди утонченных Эстетов.

Холодный неоновый свет струился по пирамидам консервных банок, пластмассовых коробок и бутылок на прилавках универсама. Фрейлейн Бернауэр бродила по магазину с металлической корзинкой в руках, хотя вовсе не собиралась запасаться продуктами. Хозяйка не любила, чтобы жильцы стряпали в комнатах.

Неожиданно ей преградила дорогу группка женщин, толпившихся вокруг демонстрационного столика.

Фрейлейн Бернауэр, утомленная после долгого рабочего дня, хотела было обойти женщин, но те вдруг задвигались и втянули ее в самый центр, к столику, на котором сверкала громадная кофеварка. У столика стояла девушка в белом халатике — брюнетка с угольно-черными глазами — и угощала всех кофе.

— Подходите ближе! Отведайте наш новый сорт! Кофе «Минос», поджаренный в специальных жаровнях! Вам непременно понравится!

Фрейлейн Бернауэр взяла чашечку. Кофе и правда был великолепным, а стоил столько же, сколько и тот, что она покупала из соображений экономии. Она купила пачку, и продавщица вручила ей премию — ноябрь был на исходе — рождественский календарь. Фрейлейн Бернауэр стала было отказываться.

— Что вы, у меня нет детей, и некому подарить.

Продавщица улыбнулась.

— Возьмите… Поверьте, он принесет вам не одну минуту радости.

Альвина Бернауэр с величайшими предосторожностями повернула ключ в замочной скважине. Но, идя по коридору, поняла, что предосторожности были тщетными — на стеклянной двери, ведущей в кухню — гостиную, дрогнула занавеска.

Недреманное око фрау Гуггенбюхлер следило, кто и с кем вошел в квартиру.