Мишель Демют - Планета семи масок

Альвина со вздохом затворила дверь своей комнаты и потянулась к выключателю. Тусклый свет лампочки, укрытой фарфоровым абажуром, показался ей печальным, даже мрачным, словно за окном опустились сумерки и пошел дождь.

На подоконнике, в горшочке, стояли нераспустившиеся африканские фиалки — и ей, старой деве, захотелось вдруг, чтобы ее жизнь перестала быть скучной, а серая бесцветная комнатушка заиграла фейерверком распускающихся бутонов.

Она повесила в шкаф пальто и тщательно расставила на полочке свои покупки. Календарь еле умещался в сумке — в магазине он ей не показался столь большим. И зачем она взяла его; придется снова спускаться вниз, чтобы выбросить в мусорный ящик — фрау Гуггенбюхлер терпеть не могла опорожнять корзины для бумаг в комнатах жильцов.

Альвина скользнула взглядом по календарю и вдруг заинтересовалась.

С виду это был простенький детский календарь с обычным, присыпанным блестками зимним пейзажем. Лист календаря был разбит на двадцать четыре клетки с крохотными ставеньками в каждой. Эти ставеньки можно было поднимать по одной весь декабрь — позади была нарисована какая-нибудь игрушка и сценка из волшебной сказки. Самая большая ставенька, приходившаяся на двадцать четвертое декабря, обычно закрывала рождественскую люльку.

Альвина взяла в руки календарь, отпечатанный на чудесной, похожей на пергамент бумаге, плотной и гибкой, и стала внимательно разглядывать традиционный, залитый солнцем пейзаж, столь тщательно отделанный в деталях и сверкающий красками, что он казался средневековой миниатюрой. На переднем плане было выписано замерзшее озеро и люди на коньках, толпящиеся вокруг саней в виде лебедя. В санях восседала улыбающаяся знатная дама, прекрасная, как Юдифь Кранаха — бархатное платье с прорезными рукавами по моде немецкого Возрождения, прическу украшают перья, а шею — золотое ожерелье. С далеких гор сбегает речка и змеится по заснеженной долине. Большую часть картины занимал старинный город с крепостными стенами. Над городом высился замок, на воротах которого, позади решетки, чернели готические цифры — 24.

Альвину охватило ребячливое любопытство, желание открыть все клетки зараз; но расставаться с этим красивым календарем уже расхотелось, и она решила сыграть по-честному, открывая по ставеньке в день.

Наступило первое декабря.

Фрейлейн Бернауэр, как обычно, целый день перепечатывала с диктофона отчеты и деловые письма, но сегодня, в обеденный перерыв, ее больше, чем всегда, раздражала болтовня молодых машинисток.

«Почему, — думала она, — у меня такое дурное настроение?» И честно признавалась: «Да я ведь жду не дождусь вечера — сегодня начну играть в календарь. Это простительно тому, кто лишен больших радостей, — на его долю остаются только маленькие».

И вот настал желанный миг.

Она осторожно приподняла ставеньку с цифрой 1. В окошечке показался букет цветов, нарисованный с такой тщательностью, что ей почудился их аромат. Почудился? Да нет же, она вдыхала его на самом деле! Цветы заполнили всю комнату, преобразив ее: они стояли в горшочках, серебряных и хрустальных вазах, гирляндами и венками вились по убогой уродливой мебели, раскрашенной под дорогое дерево.

Альвина в растерянности огляделась — в ее душе боролись удивление, ужас, восторг; восторг оказался сильнее, и Альвина из предосторожности закрыла дверь на щеколду, а замочную скважину заткнула. Фрау Гуггенбюхлер не потерпела бы чуда, случившегося в ее квартире.

Красота цветов так захватила Альвину, что она даже забыла про печеночный паштет, купленный к ужину. Захмелев от красок и ароматов, она уснула.

А наутро ее комната снова была печальной и убогой.

Старая дева соскочила с кровати и бросилась к календарю. Но вторая ставенька не уступала нетерпеливым пальцам, словно приклеенная. Альвина побежала на работу — табельные часы опозданий не прощали.

В этот день образцовая машинистка фрейлейн Бернауэр была на редкость рассеянна.

«Что со мной случилось? — думала она. — Уж не привиделось ли мне все это?»

Ей было чего бояться.

Едва закончился рабочий день, как Альвина исчезла за дверью, даже не расслышав, что девушки злословят по ее адресу. А те, подхихикивая, шептали друг другу, что фрейлейн Бернауэр спешит на свидание с любимым.

Но разве у нее никогда не было любимого? Был. Его звали Клаус. Они собирались пожениться. Но шла война, и его отправили на восток, куда-то под Великие Луки. Стратегический узел и конечная точка его жизни. Клаус не вернулся.