Где метрах в двадцати от нас лежал Коннор на спине и держал в руках пуделя, который не понятно — подох или просто не двигался. Шерсть у собаки была красная, одежда у Коннора была красная.
Я не смог пошевелиться, когда их увидел, потому что мне было тяжело и тепло, а потом в один момент стало жарко, как в топке. И лучше бы по мне прошлись раз пятьдесят, лучше бы перестали тушить этот дом, лучше бы было опять холодно. Я снова посмотрел наверх в темноту, затем на собаку.
Лучше бы подмигивал сам Коннор.
Лучше бы вызвали ветеринара, скорую.
Но только не специальную машину, не водителя в кепке, никого другого, кто бы сказал: обе ваших собаки сдохли. акции есть, но они вам не подойдут. поехали.
Я не могу пошевелиться, не могу сделать ни шагу, ни движения в его сторону, встать. Да даже ползти не могу! Говорить. Пуля в организме работает, как укус королевской кобры — отбирает сразу все. Жизнь не отбирает — она ведь в животе, а не в мозгу. Убивать будет медленно, но верно. Я закрываю глаза. Жена и дети в порядке, это важно.
Мне тяжело вспоминать о Конноре, но я не могу смотреть на него прямо сейчас. Не могу ничего.
Когда что-то плохое все-таки происходит, ты видишь события — целую цепь, все, что привело к этому. У нас ведь такая работа — в полиции и не бывает иначе. Сначала кажется, что департамент заставляет испытывать себя на прочность: тебе говорят, что твоей семье угрожают. Что программа защиты свидетелей не так уж и хороша, когда кто-то пытается резать людей, как свиней, как скот.
Когда кто-то пытается добраться до тебя самого, но по итогу убивает других.
Если бы меня вдруг попросили рассказать о Конноре, именно о нем, то я бы упомянул Майкла Перриша, с которым он так долго носился.
Гэвин как-то зашел в отдел с горящими глазами. Он крутил на пальце новые ключи с брелком, а потом запрыгнул ко мне на стол. Видимо, все ждал, что я спрошу. Я смотрел, как он мечется из стороны в сторону и печатал отчет, смотрел, как он кашляет несколько раз, затем идет в центр помещения, хватает яблоко с вазы, подходит обратно и ждет. Я смотрел, но потом все же сделал это.
— Ну что, купил?
Он тут же сорвался с места, стал нарезать круги вокруг моего стола и говорить:
— Харли Дэвидсон, Хэнк! Ты бы его видел, раритет настоящий, кожаные сиденья, сияющий руль, он синий — все ну просто, как надо! Сигнализация, тормоза, шлем, Харли Дэвидсон, Дэвидсон, Дэвидсон, Хэнк, — он повторял это так много раз, я помню.
Когда Коннор высунул голову из-за монитора, я не удивился. Он пробежался глазами по Риду, а затем вдруг выдал:
— Ты сказал Майкл? Майкл Перриш?
Тогда все мы его не поняли. Я, Гэвин. Харли Дэвидсон под окнами. Стоял, сиял начищенным корпусом на солнце и наверняка думал: как его вообще посмели спутать с каким-то там Майклом? Я рассмеялся.
— Нет, Лоусон, он сказал Харли Дэвидсон не меньше тысячи раз, как будто ведьму вызывал.
Но пришла не она, а он. Странное заклинание — скажи два простых слова, и все получится. Коннор появится сразу же. А ведь Гэвин даже не потрудился произнести это имя, только и делал, что говорил о своем мотоцикле.
Но давайте-ка обо всем по порядку. Коннор был невыносим. Чаще чем врезать, мне хотелось выстрелить в него. Однако выше моих моральных принципов было только понимание того, что его довел этот самый Майкл.
Потому что, когда все выяснилось, Рид был послан к своему Харли Дэвидсону далеко и на улицу, где тот стоял. Лоусон только рот закрыл, как тут же посмотрел на меня. Губы его начали растягиваться как будто бы в улыбку. Или же в какую-то гримасу. Но по итогу он не сделал ни того, ни другого. Хмыкнул и снова начал бить по клавишам, быстро, как машина.
Обычно он отвечал, хамил, но тогда впервые посмотрел на меня и не знал, как ему реагировать. Так бывает, когда ты гладишь дворнягу на улице. Она сначала хочет отгрызть тебе руку и только потом понимает, что ты ее бить не будешь. Что ты в отличие от других не будешь поджигать псу шерсть, ударять палкой и использовать фонарик, чтобы светить в глаза.
Он хотел если не отгрызть ее, то добраться до шеи. Такие глаза человеческими вряд ли назовешь, потому что хотят они сразу все — не бить, а душить. Царапина с ним идет в обмен за перерезанное горло.
Со временем таких людей начинают бояться, и я все ждал, когда же это наступит. Гэвин его сторонился, Перкинс морщил нос, Хлоя вообще в отдел не заходила, а вот Фаулера ничего не заботило, потому что Лоусон сдавал все отчеты вовремя, выполнял план и уже не раз прикрывал меня на заданиях.
Читать дальше