Инна Шульженко - Вечность во временное пользование

– Нет. Ну я устала, серьги тяжёлые, ты сама знаешь, сняла и, чтобы не бросать просто в сумочку, как раз и положила в пачку с сигаретами!.. Ну и… забыла.

Когда они приехали на вокзал, в пачке осталась как раз последняя сигарета, чтобы покурить перед дорогой. Она её вынула, а пачку аккуратно выбросила в чугунную чёрную урну.

– Господи боже мой! Выбросить практически музейные серьги! Езжай уже. Будем надеяться, что в выходные мусорщики не так маниакально убираются, – снова взвыла Валери. – А почему ты не берёшь с собой мужа?

– Даже не говори ему! – взмолилась Зоэ. – Ты что? Посмотри: зачем портить ему удовольствие?

Луи с закатанными рукавами сорочки и с бокалом коньяка высветился у десертного стола с букетом, трепясь ещё с парой мужчин: довольные жизнью трое подтянутых сорокалетних буржуа словно бы позировали. Он обернулся к ним и приветственно поднял бокал. Сестры напряжённо изобразили ответные улыбки.

– Я вернусь, он и не заметит, а так – измучает меня просто.

– Быстро давай, – старшая сестра поджала губы и покачала головой, и этот неожиданно материнский жест исполнил Зоэ сомнением: куда меня несёт?

Она уже шла по траве к воротам и оглянулась: под деревьями было светло от развешанных гирлянд с жёлтыми лампочками, сонные дети оцепенело двигались между группок взрослых, сестра присела на матерчатые качели к своему мужу и поправила ему воротник.

Светящийся в направленном свете букет сиял ярче всего и дольше всего будет оставаться на сетчатке глаз у гостей этой ночи.

Она ехала в вагоне одна, перед Парижем вошёл плотный человек с тяжёлым взглядом, помедлил рядом с ней, и она замерла от жаркой волны страха, будто из-под низкой ярко-синей линии зарницы на чёрном небе увидев, как летит, пронзая темноту и туманные невидимые поля, её электричка: словно игла, оставляет стежки светящихся окон вагонов. И в одном окошке – она.

Но тяжёлый человек прошёл в следующий вагон, и Зоэ перестала думать об этом.

Закрыв глаза, она вошла обратно в день, в зной, в тёмную цветочную прохладу, пытаясь уловить, вспомнить: сразу ли, получив визитку магазина с приписанным перьевой ручкой домашним адресом, она поняла, что приедет к нему, или не в ту же минуту? Или только когда слушала движения ночи в темноте за окном? Нет. Или уже тогда, когда он оставил их на время, и она мечтала, глядя на тени, мечущиеся внутри таинственного мезонина на самом верху чёрного готического буфета под почти неслышную изнутри музыку? И может быть, это она спровоцировала его своими мечтами?

Своим желанием.

Нет, вот, вспомнила точно: с момента, когда она смотрела, как расширяются его зрачки за стеблями пёстрых цветов при виде её, из неё тоже словно бы вынули кляп, пробку, затычку – как в ванной, и теперь, уже несколько часов, в эту дыру утекает всё, что было прежней ею.

– Вы приехали, – услышала она, когда, едва остановившись по указанному адресу, озиралась по сторонам. – Я выхожу встречать вас каждые пять минут.

Зоэ подняла на него взгляд: чужое, отстранённое, умное, не смотрящее сразу прямо в глаза, изучающее лицо смотрело на неё так внимательно, словно она была каким-нибудь маленьким предметом. Серёжкой в ювелирной или музейной витрине. Уже сам его взгляд проникал вглубь, внутрь неё, и более нестерпимое желание электрической дугой выгнуло её к нему.

– Сюда, – сказал мистер Хинч и взял её за руку.

Теперь волна поднялась в ней, и чтобы не утонуть, она вцепилась в протянутую ладонь.

Даже если ты не ходишь каждый божий день в присутствие, на тебя распространяет своё благодушие конец недели. Как выход на подиум выходных дней, пятница повсюду в мире прекрасна: а вот и я! Заждались? В Париже так её любят, что придумали «маленькую пятницу» – среду, чтобы посреди рабочей недели устроить небольшой привал на перевале, на пике трудовых будней пропустить вечерком по стаканчику и уже спокойно спуститься в долину четверга, в предвкушении грядущего завтра выхода с друзьями или возлюбленными в город.

Виски и Беке ударно отметили пятницу: после выставки в садах Версаля того рода современного искусства, что приобретает тем больший вес, чем меньше его любят упёртые в свои догмы осквернители, они отправились в клуб, где два переглядывающихся пианиста, не обращая внимания на публику, игрались джазом друг с другом, а завсегдатаям ночью разрешалось курить свои сигары, не выбегая на улицу.

Вернувшись домой под утро, почти до полудня отсыпались, потом валялись в постели, пререкаясь, кто первый встанет умываться и включит кофе-машину Победила Беке: улегшись во весь рост на Виски, она сделала предложение, от которого он не смог отказаться: