Инна Шульженко - Вечность во временное пользование

Скоро все стали очень пьяны.

Круглолицая девушка с длинными волнистыми волосами – во многом из-за неё не любящий поездки в незнакомые места и ночёвки не дома юный Доминик Хинч принял это приглашение – тоже опьянела и хохотала громким призывным смехом, но призывала она не его: приди, прилети, спаси, овладей, забери, только твоя, никто кроме тебя, люблю-люблю, приди же, – но нет, нет, не ты!

Мрачно наблюдая за стремительно развивавшимся перед ним пасторальным пикантным сюжетом и глотая вино, Доминик прикидывал, как бы ему убраться отсюда в Париж, домой, уже сегодня? Может, прямо сейчас? Сию секунду?

С пьяной решимостью он крутил головой, и внезапно один из местных действительно осклабился, достал сигареты и поманил его к себе. Доминик, треща сучьями, поднялся с травы и шагнул в его сторону.

Едва не наступив на домик с молчащей внутри птицей, перескочив его и чуть не упав, Хинч поискал глазами своего местного, но наткнулся взглядом на сокурсника, с которым две недели назад они выступали перед всем потоком с совместно написанным докладом «Резной адитон (алтарь) позднеантичного храма Баал-Шамина в Пальмире». Сейчас его соавтор поднимался с покрывала и лежащей на нём с раскинутыми ногами совершенно голой женщиной и сосредоточенно застёгивался.

Всё предшествовавшее оказалось прелюдией к этому скотскому сношению, это и было точкой сборки их Места Силы: разверстое посреди бесконечной травы и старинного леса крошечное лоно, в которое, как в один на всех на столе соусник, каждый желающий мог опустить свой прибор.

Отвращение и возбуждение одновременно прошили Доминика. С перекошенным лицом он оглянулся назад, в невнятной надежде: то ли чтобы девушка, из-за которой он оказался здесь, отозвала бы его, то ли чтобы застукала.

И, быстро расстегнув брюки, он упал на колени и грубо вздёрнул ноги проститутки, стараясь никак больше не соприкасаться с ней: только член – дырка.

Но шлюха знала своё дело: и когда её влагалище, как на гобое, принялось исполнять на его члене просто-таки какой-то концерт, он на миг утратил саму возможность даже вдохнуть, словно парализованный совершенно новыми чувствами. Их поразительная сила и то, что эта женщина полностью владела им, а не наоборот, лишила его всякого сопротивления, и он упал на неё сверху всем телом, сжимая прохладные мягкие груди.

На её отстранённом грубоватом лице с крупными чертами блуждала довольная улыбка, и, эякулируя, он с ужасом увидел, что светлые круглые глаза, жирно обведённые чёрным карандашом, со слипшимися от туши ресницами, с накрашенными синими тенями веками – совершенно глупые, пустые, плоские, порнографические: точь-в-точь такие, как нарисованы на железных колпачках подсадных птиц!

Он мычал от отвращения, многократно умноженного наслаждением, а в сумме это дало мистеру Хинчу отныне и навсегда отрицательное отношение к сексу.

Адель Изин аль-Кадер, 24 (Сирия) шёл в Париж, как лосось на нерест, хотя сам этого ещё не знал. Когда казнили друга, подвергнув избиению камнями, его вычислили по тайным контактам в фейсбуке при помощи человека, который разгадал тайну ещё в школе и всегда больше всех пинал его ногами и таскал за волосы.

Адель вернулся домой с останавливающимся от горя и страха сердцем. Первое, что он сделал, когда слёзы перестали застилать глаза, – уничтожил все свои следы в секретных группах в социальных сетях, раз они оказались совсем не секретными, а подводить он никого не хотел. И решил искать любой возможности бежать из страны, приняв первую же, как подарок небес. Той же ночью он ушёл из родительского дома.

Пойти с группами беженцев по налаженным тропам он не мог – если кто-то прознает о нём, его или прогонят без воды и денег в пустыню, или забьют сами, или отдадут боевикам в уплату за возможность уйти. Поэтому путь через Турцию к греческим островам и оттуда – в Европу он для себя исключил.

Такая возможность – при помощи друзей, пунктиром из пункта в пункт, с ночёвками по сараям, под открытым небом, в машине проводника, с ожиданием в брошенных домах, где только ветер наметал песок по глиняному полу да стоял бидон с тёплой затхлой водой, и когда кто-то наконец входил, хотелось закрыть голову руками, потому что никогда не было известно точно – пришёл ли доверенный человек, чтобы вести тебя дальше, или ты обнаружен и это конец пути; возможность покинуть страну представилась не сразу.

Они петляли недели напролёт, приходилось много возвращаться: повсюду были всё новые контрольно-пропускные пункты, а где-то шли бои, и водители отказывались ехать дальше, много поселений уже было занято радикалами, и он много раз видел землю, зыбкую от свежих неглубоких общих могил казнённых.