Анна Семироль - Офелия

- Вернули.

- Ох, - спохватился Питер. – Здравствуйте, мисс Беррингтон.

- Здравствуй, - кивнула Конни и вернулась к разговору с миссис Палмер: - Я понимаю, что теперь мало кто вообще возьмёт его на работу после такого. Но я очень хотела бы попросить вас принять его хотя бы на испытательный срок. Осенью я определю его в интернат в Бристоле.

- Даже не волнуйтесь, - мягко сказала Оливия Палмер. – Йонасу у нас всегда рады. Если он всё ещё хочет помогать мне с садом, я буду только счастлива. Что скажешь, милый?

- Спасибо, миссис Палмер, - сдержанно произнёс мальчишка. – Я вам очень признателен.

- Скотина ты неблагодарная, - прорычала Конни, буровя племянника злым взглядом. – Надо было тебя обратно отправить, в Германию. Причём, сразу же!

У мамы Питера между бровей залегли морщинки. Как будто дунул холодный ветер, вызвав рябь на спокойной воде.

- Миссис Беррингтон…

- Мисс!!!

- Конни, - с нажимом произнесла миссис Палмер. – Йонас нам ничего плохого не сделал. Ничего не испортил, ничего не украл. И я о нём слова дурного не скажу. И вас попрошу воздержаться. Хотя бы на время, пока вы мои гости. Я надеюсь, вы не откажетесь от чаю? Мы с вами побеседуем, да и мальчикам наверняка есть о чём поговорить. Агата, милая, поставь, пожалуйста, чайник.

Питер и Йонас подорвались с места, как по команде.

- Мы будем в оранжерее! – крикнул Питер, уже исчезая в дверях дома.

Пока ребята поднимались по лестнице, Йон молчал. И Питер чувствовал, что это молчание – вовсе не от того, что ему нечего сказать. Так бывает, когда внутри тебя долго болит, потом становится на время легче – и болезнь возвращается. И ты полон не планов на будущее, а пепла от того, что не сбылось, не сложилось, перечёркнуто чьей-то недоброй, жестокой волей. И поезд, который должен был увезти тебя туда, где всё случилось бы иначе, скрывается вдали.

Хотелось помочь. Не словами, а чем-то другим. Чтобы Йонас хоть на минуту перестал быть таким… застёгнутым на все пуговицы до хрустящего накрахмаленного воротника. И Питер остановился у двери своей комнаты и просто улыбнулся:

- Йон, сделай лицо попроще. И заходи первым.

Йонас толкнул дверь и буркнул, переступая порог:

- Ни о чём рассказывать не буду. Не проси.

Заслышав знакомый голос, пикси в коробке под кроватью отозвался пронзительным писком, кубарем вылетел на середину комнаты, рассыпая конфетные фантики, которые он зачем-то тащил с собой. Йонас улыбнулся, присел на корточки, и фиолетовая малявка с рыжим хохолком радостно бросился к нему в ладони.

- Привет, дуралей, - нежно сказал Йонас. – Я тоже скучал.

Лу тыкался макушкой ему в ладонь, ворковал нараспев, потом обхватил лапками запястье и прижался, заставив Йона замереть. Мальчишка расстегнул рубаху и посадил пикси за пазуху.

- Тёплый такой, - смущённо сказал он. – Как камень, нагретый солнцем. Я-то думал, всё, не увижу его больше… Пит, спасибо тебе огромное. Где ты его нашёл?

Питер понял, что смотрит на всё это, растянув рот до ушей. А и пусть! Когда получилось подарить хоть немного счастья, можно позволить себе глупо выглядеть.

- Пойдём в оранжерею, там всё расскажу. И Лу легко спрячется, если взрослые придут.

На широком подоконнике, срытом от посторонних глаз широкими листьями южных растений, было уютно. Мальчишки уселись, Лу свернулся калачиком на коленях Йонаса. И Питер рассказал, как нашёл его в лопухах. Точнее, как Офелия его привела.

- Я и не знал, что они плакать умеют, - завершил свой рассказ он. – И знаешь, Йон… Он плакал, потому что потерял тебя, а я чуть не разревелся, что тебя нашли.

- Хныксы. Пит-Цветочками-Увит и Лу-Жарит-Камбалу, - усмехнулся Йонас, поглаживая рыжий пушистый хохолок пикси. – Мне пришлось его в канаву ссадить, когда понял, что от полицаев не удрать в темноте. Они с собакой были, Пит. Или она нашла бы нас вместе с Лу, или я увёл бы её от него. Я выбрал второе. Чёрт, ребята, то, что вы оба сейчас со мной… Это половина жизни. Когда меня привезли домой, а Лу так и не пришёл, я чуть не рехнулся.

- Он всё это время жрал мои конфеты, - бодро доложил Питер. – И рисунки смотрел. Единственное, ты уж прости, его пришлось Кеву показать. Но он не выдаст.

- Он хороший малый. Хоть и евреистый еврей.

Питер подавил смешок, пощекотал махонькую пятку Лу сорванной травинкой.

- Он про тебя то же самое сказал, забавно.

- Что я еврей? – ухмыльнулся Йонас.

- Не! Что ты хороший, хоть и немец. И я ему ничего о тебе не рассказывал. Я слово держу.

Йон тряхнул светлой чёлкой, поглядел в окно. В стекло билась пчела в ярко-оранжевых чулках из пыльцы. Солнце грело ладонь, птицы выводили в кронах деревьев целые мелодии. Хорошее лето. И грусть таяла под ясным взглядом июля, как мороженое.