Анна Семироль - Офелия

- Я всё размышляю о том, что ты рассказал, - задумчиво начала тётя. – И чем больше вдумываюсь, тем меньше понимаю мир, в котором живу. Я не вправе при тебе обсуждать поступки твоих родителей. Но я их не понимаю. Папа знает, что вы с русалочкой друзья, верно? А мама?

- И мама знает. Но им это не нравится. Папа позволяет мне играть с Офелией только ради того, чтобы она лучше слушалась. Мама… Мама считает, что Офелию не следовало покупать. Что она опасна.

- А когда ты заступился за русалочку, что сказала мама?

- Ничего не сказала. Кроме того, что приедет папа и будет очень недоволен.

- А кто кормит Офелию?

- Папа. Иногда я. Агата ей как-то дала кусочек белого хлеба, но Офелия показала, что ей не вкусно.

- Выходит, мама совсем не знает вашу Офелию?

Питер посопел, скользнул взглядом по витрине парикмахерской.

- Её никто так не знает, как я. Для папы она животное. Мама с ней совсем не общается. Ларри неприятно, когда он её видит. Агата раньше тоже её боялась, но сейчас поняла, что Офелия - такая же, как мы.

Тереза поглядела на него так, что Питеру стало странно. Никто из взрослых не сочувствовал Офелии. Никогда. Для всех она была или экзотическим зверьком, или врагом. Были и те, кто оставались к ней равнодушны. Например, Тревор. Но Тереза Литтл, похоже, не относилась ни к одной из этих категорий.

- Печально, зайчик. Вернётся с работы дядя Фред, и мы подумаем, как тебе помочь.

- Тётя Тереза, вы… не ненавидите Офелию?

Она остановилась, взмахнула накрашенными ресницами.

- Нет, конечно. Она же просто ребёнок, который ни в чём не виноват. Я представляю, как ей страшно в чужом мире… Да, так не принято думать, но почему я должна поддакивать тем, кто несёт чушь? – возмущённо произнесла она и тут же осеклась: - Прости. Я не должна так говорить при тебе. Давай сделаем так: мы с Фредом постараемся сделать твоё пребывание у нас приятным, а ты пообещай не грустить.

- Легко пообещать, - хмыкнул Питер.

- А ты попробуй не только пообещать, но и сделать. Как должны поступать взрослые.

- Я тоже не должен так говорить, но взрослые очень редко выполняют обещания, - ядовито сказал он, провожая взглядом рейсовый автобус. – Но ещё чаще взрослые говорят одно, делают другое, а думают при этом вообще третье.

Тереза присела на корточки. Подол позади неё почти коснулся мокрого тротуара.

- Питер, я тоже взрослая. Но это вовсе не значит, что все одинаковые, - сказала она спокойно, глядя на мальчишку снизу вверх. – Ты уже большой парень, умеешь делать выводы. Но я прошу тебя: когда не обобщай, когда речь идёт о людях. И не торопись сделать вывод.

Вечером, уже засыпая под мурлыканье кота в изголовье кровати, Питер прислушивался к разговору дяди и тёти в соседней комнате. Подслушивать было нехорошо, но Литтлы говорили как раз о нём и об Офелии.

- Фред, вдумайся, - торопливо шептала Тереза. – Это как вообще: отсылать сына из дома для того, чтобы тот не мешал причинять боль существу, к которому привязан? Объявлять мальца позором семьи, запирать его… И Оливия молчала! Оливия во всём потакает мужу! Это оттолкнёт Питера от них, нельзя так!

- Прости, дорогая, но сестра твоя – тряпка. А от Леона я такого просто не ожидал. Прибыль прибылью, но так ломать собственного сына… – голос Фреда Литтла звучал задумчиво. – У Пита доброе сердце, сильный парнишка растёт. Я прежде считал его слабохарактерным, но теперь вижу, что ошибся. Встать на защиту русалки – это очень смело. Особенно пойти отцу наперекор.

- Он знал, ради чего это делал, - гордо сказала его жена. – У мальчика очень правильное представление о чести и бесчестии. Он защищал слабое, красивое, хрупкое создание. А Леон старательно рвёт ту волшебную нить, что связывает детей дружбой. Что будет, когда она порвётся?

- Одним порядочным человеком станет меньше. Тереза, я понимаю, что это чужая семья, но я считаю своим долгом вмешаться в ситуацию. Я поговорю с Леоном с глазу на глаз при первом же удобном случае.

«Мрррр», - подтвердил Пуфф, вытянув лапы и поигрывая вихрами на макушке Питера. Мальчишка улыбнулся, погладил кота, завернулся в одеяло и погрузился в сонные мечты. Бристоль уже не казался ему отвратительным местом.

Офелия (эпизод тридцать третий)

Питер честно держался два дня, потом попросил разрешения позвонить друзьям. Конечно, тётя Тереза позволила.

Он сидел на низком стульчике в коридоре, сжимая мокрыми от волнения ладонями телефонную трубку и слушал, как за много километров от него капают длинные гудки. Наконец, трубка защёлкала, и далёкий голос Кевина произнёс, растягивая слово: