Джек Вэнс - Лазурный мир

На плоту Транк, на восточной окраине архипелага, мастером-наперсточником служил некто Зандер Рохан, строгий и педантичный старик, владевший более чем семью тысячами символов. Его первый помощник, Скляр Хаст, умел передавать больше пяти тысяч символов — насколько больше в точности, он никому не сообщал. На Рохана работали еще два помощника и три ученика; ему подчинялись также два монтажника, лампадник и починявший башню прутьеплет — последний, впрочем, был не наперсточником, а из касты разбойников. Зандер Рохан оставался в сигнальной башне с раннего вечера до наступления темноты, то есть когда плоты всего растянувшегося на восемьдесят километров архипелага чаще всего перемигивались сплетнями, объявлениями и новостями, а также извещениями о появлении Царя-Крагена.

Скляр Хаст перемигивался после полудня, а позже, когда в купол заходил Зандер Рохан, занимался обслуживанием башни и подготовкой учеников. Еще довольно молодой человек, Скляр Хаст достиг высокого положения самым простым и бесхитростным способом: он с неустанным прилежанием стремился к совершенству и внушал такой же подход ученикам. Практичный и прямолинейный, не слишком приветливый, он плохо умел проявлять такт и терпение, но ему были чужды злой умысел и коварство. Учеников возмущала его бесцеремонность, но они уважали его. Зандер Рохан считал Хаста чрезмерно самоуверенным человеком, недостаточно уважавшим тех, кто его превосходил — то есть его, Рохана. Так или иначе, Хасту было все равно. Рохану скоро предстояло отойти от дел, и должность мастера-наперсточника в свое время должен был занять Хаст. Он не спешил; в его безмятежном, ясном, никогда не меняющемся мире, где дни лениво проходили один за другим, не подгоняемые ритмом событий, торопливость не приносила существенных выгод.

Скляру Хасту принадлежал небольшой плавучий островок, он жил на нем один. Сердцевидный, метров тридцать в диаметре, островок этот плавал к северу от лагуны. У Хаста была обычная хижина из гнутых и плетеных прутьев, обтянутая оболочкой — жесткой, почти прозрачной пленкой, отделенной от нижней поверхности морской поросли. Все это было покрыто хорошо выдержанным лаком, приготовленным посредством выпаривания сока морской поросли, сгущавшего содержавшиеся в соке смолы.

В губчатой толще островка рос кустарник — плотные ряды напоминавших бамбук стержней, из которых изготовляли высококачественные прутья, а с центрального стеблевого шпиля морской поросли свисали эпифиты. Владельцы других плавучих островков прихорашивали растительность по вкусу, но Скляр Хаст не испытывал особого интереса к таким вещам, и центральный шпиль его островка представлял собой не более чем беспорядочное сплетение всевозможных стеблей, усиков, ветвей и листьев различных оттенков — черных, зеленых и ржаво-оранжевых.

Скляр Хаст знал, что ему повезло в жизни. У сложившегося положения вещей, однако, была и обратная сторона, так как свойства характера, благодаря которым Хаст приобрел престиж, должность и личный плавучий островок, не относились к качествам, позволявшим легко вращаться в тщательно ограниченном условностями обществе обитателей плотов. В частности, сегодня после полудня Хаст ввязался в спор, касавшийся основных традиций, определявших уклад жизни на плотах. Теперь, сидя на скамье перед хижиной и потягивая вино из пиалы, Скляр Хаст наблюдал за тем, как сиреневый диск солнца погружался в океан, и размышлял о легкомысленном упрямстве Мерил Рохан, дочери старого Зандера. Вечерний бриз поднимал на воде рябь, шелестел листьями. Хаст глубоко вздохнул — раздражение почти улеглось, он почти успокоился. Мерил Рохан могла делать все, что захочет; глупо было бы гневаться на нее, на Семма Войдервега или на кого-нибудь еще. Жизнь шла своим чередом — и, если никто не возражал, почему бы стал возражать он? Скляр Хаст ответил на этот вопрос усмешкой сожаления, понимая, что не мог вполне согласиться с таким взглядом на вещи...

Но вечер был слишком мягким, теплым и успокаивающим для того, чтобы предаваться мыслям о раздорах. В свое время все вернется на круги своя. На какое-то мгновение Хаста, смотревшего в горизонт, осенило прозрение — ему показалось, что он видит будущее, обширное и ясное, как сонный простор моря и неба. Когда-нибудь он женится на одной из девушек, которых нынче испытывал... «И тогда — прощай, одинокая жизнь!» — с тоской подумал он. Спешить было некуда. В том же, что касается Мерил Рохан... Нет, и в ее случае тоже. Она занимала его мысли только из-за ее упрямых, извращенных планов в отношении Семма Войдервега. Об этом не хотелось думать.