Вацлав Кайдош - Барьер

Однако, несмотря на заверение, бородач нервно дрожал, когда Микша, усадив его в машину, застегивал пояс.

Ротор протяжно завыл, и гелиорот поднялся в воздух.

Незнакомец судорожно сжал пальцы на рукаве комбинезона метеоритолога, а его губы беззвучно шептали молитвы.

Поднявшись на триста метров, Микша увеличил скорость.

Темное пятно леса, покрывающего склон Шреницы, спряталось за горами. Машина мчалась над цветной мозаикой домов зоны отдыха, разбросанных среди садов и лесных парков. Там и тут блестели светлые прямоугольники плавательных бассейнов и посадочные площадки аэробусов.

Сразу за Еленьей Гурой вышли на радиошоссе восток-запад, и Стеф передал управление службе движения.

В воздухе было полно машин. То и дело проносились огромные сигары аэробусов и пузатые веретена колеоптеров. Однако бородача изумляли больше всего не они, а летящие параллельно гелиороту Микши другие легкие машины. Сквозь их прозрачные ветрозащитные купола, напоминающие мыльные пузыри, подвешенные под вращающимися дисками роторов, были видны силуэты людей… На щеках у незнакомца выступили красные пятна, а полуоткрытый рот и блестящие глаза попеременно выражали то изумление, то немое восхищение. Казалось, весь мир перестал для него существовать.

Так они пролетели больше ста километров. Из-за горизонта начали появляться вершины стреловидных домов

Радова. Теперь они летели над шахматной доской коллектора промышленных плантаций водорослей и огромными фабриками синтеза пищевых продуктов, с их будто вырастающими из-под земли высокими и стройными, наподобие карандашей – башнями абсорбции.

Промышленное кольцо, доставляющее огромному городу пищу, воду и кислород, уступило место жилым корпусам. Блестевшие на солнце радужными бликами строения вздымались все выше и выше. Пересеченные многоярусными улицами и тротуарами, они постепенно поглощали пространство и, наконец, заполнили его по самый горизонт.

Незнакомец теперь уже не смотрел на воздушные машины, пролетающие вблизи, а широко раскрытыми глазами пожирал эту новую картину.

Вдруг он резко схватил руку астронома и, с беспокойством глядя ему в лицо, спросил:

– Я… я… не умер?

– Я думаю, ты… был без сознания. Некоторое время. Но это не страшно…

– Так, значит, я живой человек?

– Наверняка! – подтвердил Микша, раздумывая над тем, куда клонит незнакомец.

– А кто ты, господин?

– Я уже говорил. Метеоритолог. Как бы тебе это объяснить? Я собираю такие… осколки небесных тел. Упавших с неба на Землю.

– Мне, господин, трудно понять, чем ты занимаешься на небе… – после минутного молчания начал бородач. –

Скажи мне, если это можно, где я? На Земле или тоже на небе?

Микша с трудом подавил улыбку.

– Пока что мы… в воздухе! Но скоро спустимся на

Землю.

– А это город?

– Город.

Лицо незнакомца расцвело.

– А это город… это город… о котором святой Иоанн

Евангелист…

– Да! Да! – Микша не хотел продолжать разговор, потому что машина уже вышла на окружной путь и сигнальная лампочка показывала, что начинается посадка.

Под ними распростерлось огромное здание с блестящим посадочным эллипсом на крыше.

Незнакомец в каком-то радостном возбуждении принялся нараспев декламировать:

– «И вознес меня на великую и высокую гору и показал мне великий город, святой Иерусалим. Он имеет славу божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному; он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот, и на них двенадцать ангелов; стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу, а двенадцать ворот

– двенадцать жемчужин; каждые ворота были из одной жемчужины; храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог

Вседержитель – храм его…»

II

– Стеф!

Он очнулся. Пред ним стояла Кама Дарецкая, уже в плаще, готовая идти.

– Кажется, я заснул… – неуверенно пробормотал

Микша и оглянулся. Сколько сейчас?

– Около часа.

– Невероятно! – удивился он. – Стало быть, я спал почти четыре часа?

Девушка улыбнулась.

– Ты ждешь меня?

– Да. Я здорово устал. Просто не знаю, как уснул.

– Мог хотя бы сказать, что ждешь. Если б я тебя не заметила…

– …то я спал бы в этом кресле до утра, – докончил он, вставая.

Они вышли на улицу. Ночь была холодной. Улица, днем и вечером кипевшая жизнью, сейчас, во время четырехчасового периода ночного отдыха, была почти совершенно пуста. Погасли разноцветные огни, только стены домов, излучающие зеленоватый свет, казалось, имитировали предвечерний сумрак.