Вацлав Кайдош: Курупиру

Пьяный хриплый голос сотрясал все вокруг — ругательства сыпались как из рога изобилия.

Алан нахмурился.

— Маноэли, — позвал он, поджав губы. — Маноэли.

Надо бы выйти, но ему не хотелось и носа высунуть из-за москитов.

— Глупцы, недоноски, проклятые буйволы, — голос снаружи продолжал педантично перечислять черты характера проводников-гребцов.

Алан вздохнул. В самом деле, стоило бы выйти и остановить Спенсера. Черт побери, куда задевался этот туземец? Алан почувствовал, как в нем закипает раздражение — это испортило ему настроение. Брань Спенсера не прекращалась — тот не стеснялся в выражениях. Нечего сказать, хорош напарник… Алану он стал действовать на нервы. А ведь известно, что самая большая опасность, подстерегающая двух белых людей, очутившихся в никому не ведомом краю, — ни змеи, ни хищники, ни даже людоеды. Самое страшное когда сдают нервы. Стоп, раздражаться нельзя…

— Маноэли! — заревел Алан.

Ругань стихла. В отверстии палатки появилось улыбающееся темное лицо.

— Где тебя носит? — устало бросил Алан.

Улыбка на лице индейца расплылась еще шире.

— Сеньор Спенсер очень сердится, — потупился он. — Очень, — и добавил: — Кофе?

Алан невольно улыбнулся, кивнув в ответ — да, конечно.

— А почему он сердится?

Уже в Манаосе Спенсер пришелся ему не по душе, и будь его, Алана, воля, он ни за что не выбрал бы его себе в напарники… Но Алан только пожал плечами: что оставалось делать, коли Вебстер пристал к нему как с ножом к горлу. Не дурите, мол, Брэкфорд, канючил старик, этот парень финансирует большую часть затрат экспедиции, а кроме того, он энтомолог, в ваши дела он нос совать не собирается, об этом договорено.

Алан вздохнул. Что правда, то правда — Спенсер не лезет в его исследования по ботанике, зато вечные стычки с проводниками просто утомляют. Этот малый совершенно не воспитан, не знает элементарных норм поведения.

— Так почему сеньор сердится? — снова спросил Алан.

Маноэли поднял руку к уху — в его пальцах появилась сигарета.

— Индейцы отказываются идти за холм, они хотят к реке и домой… Поэтому сеньор сердится. — Маноэли подался вперед, прикрыв глаза, приложил палец к губам. — Курупиру, — прошептал он. — Они боятся курупиру…

Проводники и раньше боялись углубляться в горы, опасаясь лесных духов. А Спенсер никак не мог этого понять. Алан избрал иную тактику — он не вступал в пререкания с туземцами, а попросту выжидал. Стоило иссякнуть запасам табака и сигарет, как исчезали и страшные лесные духи.

— Пошли-ка сюда Умару, — попросил Алан, помешивая ложечкой кофе. После ужина, — добавил он.

Лагерь был разбит на берегу одного из многочисленных притоков Ксинга. Здесь, у подножия холма, течение воды довольно стремительное, а потому для аллигаторов и крокодилов место неподходящее. Что и говорить, Умару умеет выбирать стоянку. У самого лагеря сплошная стена леса вгрызалась в шафрановое небо; на нем отчетливо выделялись веерообразные листья пальм.

После ужина в палатку вошел Умару — широкоплечий мужчина с плоским лицом, на котором едва виднелись узкие щелочки глаз. Он сел на землю, потупив взор, молча принял предложенную сигарету и затянулся медленными глубокими затяжками.

— Умару боится холмов? — спросил Алан. Ответом ему было молчание. Умару боится курупиру в холмах?

Индеец докурил сигарету и выплюнул окурок в траву.

— Там, — вздохнул он свободнее, описывая рукой широкий круг, — там, вверху, плохое место… — Алан терпеливо ждал. Индеец продолжал: — Белый человек идет за смертью. Но мои люди хотят жить…

Алану припомнились без малого почти десять месяцев совместной жизни с этим человеком. Вместе они пробирались болотами среди ядовитых змей и пауков, вброд переправлялись по рекам, которые кишели пираниями и другими хищниками. И Умару ни разу его не ослушался.

— Ты и я, — Алан указал пальцем, — мы друзья.

Индеец кивнул головой.

— Я знаю Умару, а Умару знает меня, — продолжал Алан. — Почему же Умару боится?

Индеец протянул ладонь. Алан вложил в нее новую сигарету и дал прикурить.

— За холмом плохая земля, там курупиру, — заговорил Умару.

— А как он выглядит?

— Это хозяин леса, — ответил индеец, — он посылает смерть… Мои люди не хотят идти за холм. — Он взглянул на Алана и добавил: — Умару пойдет, если ты пожелаешь, но мои люди не хотят…

Два месяца назад Алан, сжалившись, вскрыл на ноге проводника огромный нарыв. С той поры индеец взирал на него с благоговением как на чудотворца, избавителя от всех земных болезней.