К чему рассказывать об этом ужасном времени. Долгие месяцы я ходил как безумный, меня бросало то в жар, то в озноб, и тем не менее я не мог умереть. Араб в жаркой пустыне так не жаждет добрести до источника, как я жаждал смерти. Если бы яд или стальной клинок могли оборвать нить моей жизни, я вскоре отошел бы вслед за своей возлюбленной в страну, откуда нет возврата. Я пытался покончить с собой, но тщетно: проклятый эликсир не давал мне умереть.
Однажды ночью, когда я, ослабевший и утомленный, лежал в постели, ко мне в покой вошел Пармес, жрец храма Тота. Он стал передо мной, освещенный лампой, и я заметил, что у него в глазах блестит безумная радость.
«Почему ты дал Атме умереть? — спросил он. — Почему мне ты ввел жизненный эликсир, а ей нет?»
«Я опоздал, — ответил я. — Ах, да, ты ведь тоже любил ее. Ты мой друг по несчастью. Как ужасно, что нам суждено прожить многие века, прежде чем мы встретим ее в загробном мире! Какие же мы были безумцы, что бросили вызов смерти!»
«Говори, говори! — злобно усмехнулся он. — Речи ты говорить умеешь. Слушать тебя — только время терять».
«Ты о чем? — вздрогнул я и привстал с постели, опершись на локоть. — Очевидно, мой друг, от горя у тебя помутился разум».
У него на лице промелькнула злорадная усмешка, и он забился в корчах, словно бесноватый.
«Знаешь, куда я иду?» — спросил он.
«Куда?»
«Я иду к ней. Она лежит в дальней гробнице за городской стеной, в том месте, где растут, обнявшись, две пальмы».
«Зачем ты туда идешь?» — спросил я.
«Умирать! — вскричал Пармес. — Умирать! Меня больше не связывают земные путы».
«Но в твоей крови эликсир», — возразил я.
«Я могу от него избавиться, — ответил он. — Я нашел сильный яд, который уничтожает эликсир жизни. Он уже у меня в крови, через час я уйду из этого мира и соединюсь с Атмой. А ты останешься здесь».
Я внимательно вгляделся в Пармеса и понял, что он говорит правду. Его горящие глаза подтвердили, что эликсир больше над ним не властен.
«Но ведь ты дашь и мне этот состав!» — воскликнул я.
«Никогда!»
«Молю тебя мудростью Тота и величием Анубиса!»
«Все твои мольбы напрасны», — жестко проговорил он.
«Так я сам составлю этот раствор!»
«Тебе это не удастся; да, я его получил, но по чистой случайности. В него входит один компонент, но тебе никогда не догадаться, что это. То, что осталось от жидкости, я заключил в перстень Тота, но никто никогда больше не сможет ее получить.»
«В перстень Тота! — повторил я. — А где же он, перстень Тота?»
«Этого ты тоже никогда не узнаешь, — ответил он. — Да, ты победил меня, она подарила свою любовь тебе. Но кому досталась конечная победа? Я ухожу к ней и оставляю тебя здесь — влачи это горькое земное существование. А я разорвал свои цепи! Прощай, мне пора!» — Он быстро повернулся и бросился прочь.
Утром в городе стало известно, что жрец Тота умер.
После этого я затворился в своей лаборатории. Я должен, должен найти это сложное соединение, сила которого столь велика, что уничтожает действие моего эликсира. С рассвета и до полуночи я проводил опыты среди стеклянных сосудов и горнов. Более того, я взял все папирусы и алхимические сосуды жреца Тота. Увы, они не просветили меня.
Порой мне казалось, что я вот-вот уловлю намек, случайно оброненное им слово вызывало бурные надежды, но ни одна надежда не сбывалась. И все же я месяц за месяцем трудился, как одержимый. Когда я чувствовал, что впадаю в малодушие, я шел к гробнице возле пальм. И там, стоя возле саркофага, в котором покоилась земная оболочка той, чья красота сияла подобно редкой драгоценности и была украдена смертью, я чувствовал, что моя возлюбленная рядом, она успокаивает меня, и я шептал ей, что соединюсь с ней, если только смертный ум сумеет разгадать тайну.
Пармес сказал, что заключил свой состав в перстень Тота. Я помнил это украшение. Массивный обруч, сделанный не из золота, а из более редкого и тяжелого металла, который добывают в копях на горе Харбал. Называется он платина. В платину, помнится, оправлен полый кристалл горного хрусталя, в него можно налить жидкость — довольно много капель. Пармес вряд ли скрыл свою тайну в металле перстня из одной только платины, таких в храме великое множество. Не вернее ли предположить, что эта бесценная жидкость запечатана в полость кристалла? Едва я пришел к этому заключению, как наткнулся в папирусах Пармеса на фразу, которая ясно подтверждала мою догадку: значит, какое-то количество его состава все еще существует на свете.
Читать дальше