В квартире по адресу, написанному дежурным, уже находился врач с двумя санитарами.
— Ничего, ничего, — успокаивал он человека в смирительной рубашке. — Все будет хорошо, все будет прекрасно…
— Пешком? — коротко осведомился Егоров.
— Пешком, но галопом, — сострил доктор.
— А что к нам не зашли?
— Ближний свет, что ли? — заговорил угрюмый санитар. — Решили своими силами.
— Повезло вам, — подытожил опер.
— Будете протоколы писать? — поинтересовался доктор.
— Дураки! Дураки! — вдруг заорал больной, пытаясь высвободиться. — Каяться надо, а не протоколы писать! Не понимаете вы ничего. Убить вас всех мало!
— Тише, тише, — успокаивал врач. — Мы все очень раскаиваемся. Зачем же нас убивать?
— Мы потом запросим у вас нужные справки, — сказал оперативник и вышел на лестничную площадку, поняв, что его помощь медикам уже не нужна.
Решив побеседовать с соседями, он постучал в ближайшую квартиру. Дверь отворила сердитая старушка, посмотрела недовольно.
— Вы сегодня не слышали вот в этой квартире… — начал Егоров.
— Не слышала! Не видела! Не знаю! И знать не хочу! — перебила его старушка и, уже закрывая дверь, злобно добавила: — Сволочи!
— Кто? — спокойно осведомился опер.
— Все! — зло сказала бабушка, приоткрыв дверь и с силой захлопнув ее.
Опер, несколько секунд постояв в раздумье, решил вдруг ни к кому больше не заходить и направился на вокзал, до которого теперь было рукой подать.
Обстановка на вокзале была унылой и гнетущей. Поезда, конечно же, не ходили. В то же время здесь для такого случая было на удивление мало людей, будто многие, уже потеряв интерес к поездам, разошлись по домам. Оставшиеся с безучастным видом сидели в зале ожидания или стояли на перроне. На третьем пути томился застрявший в городе поезд. В окнах его кое-где застыли лица пассажиров. Работники вокзала ничего толком объяснить не могли.
— Прямо светопреставление какое-то, — развел руками дежурный.
Егоров медленно прошел по пустынному залу с чахнущими пальмами в больших цветочниках, расставленных вдоль стен. За стойкой расположенного в углу буфета стояла задумчивая продавщица, у которой сегодня не было покупателей. В конце зала в пустом ряду сидел бородатый седой старик, по виду бомж.
— Что, старик, не ходят поезда? — подсаживаясь к нему, спросил опер.
— А мне все равно. Я никуда не еду, — сознался бомж, сразу распознав в подсевшем работника милиции, которому бесполезно лгать.
— Это другие суетятся, таскаются с чемоданами. А у меня и чемоданов нет, и ехать мне некуда, и время мне знать не обязательно. Часы стоят! Поезд опаздывает! Телефон не работает! Плевать! Особенно теперь.
— Почему же теперь особенно?
— Ты так можешь? — вместо ответа спросил бомж и, вытащив из кармана шило, насквозь проколол им свою ладонь.
— Ну, мы такие фокусы теперь тоже знаем.
— Артем вынул шило из руки бомжа и спокойно проткнул себе ладонь, сначала удивив, а потом рассмешив старика. Бомж как-то глупо и радостно расхохотался.
— Так, значит… — заговорил он, прерываясь и давясь смехом. — Так, значит, всем нам кранты: и бомжам, и ментам, и…
Егоров, не испытывая ни малейшей боли, вытащил шило из ладони и, изо всей силы почти по самую рукоятку всадив его в деревянное сиденье, встал. Бомж нахально удержал его за рукав.
— Смерть уравняет всех! — торжествующе воскликнул он.
Егоров рывком освободил руку и, не оборачиваясь, пошел к выходу. Там он едва не столкнулся с входившей с улицы женщиной и, резко остановившись, застыл на месте — так знакомы были эти обильно намакияженное лицо, крашенные в белый цвет и почти всегда пережженные волосы, еще сохранившая следы былой стройности осанка и вечная манера одеваться броско и одновременно небрежно.
— Эльвира? — спросил Артем, словно был не уверен.
— Ты еще помнишь, как меня зовут? — со злой иронией в голосе вопросом на вопрос ответила женщина, поправляя съезжающий с плеча ремень увесистой дорожной сумки.
— Ты уезжаешь?
— Пытаюсь. А ты что, за мной следишь?
— Ну вот еще, больше мне заняться нечем.
— Конечно, конечно, ты всегда так занят! — и она, задев Артема сумкой, быстро прошла мимо.
Егорова поражала та апатия, с которой город встретил происшедшее. Может быть, это была растерянность, но, казалось, никто ничего не пытается делать, все только ждут. Мысли опера отвлекла открывшаяся в железной ограде калитка. Из нее вышел насколько богато, настолько же безвкусно одетый человек с огромной золотой цепью на шее. На цепи висел непомерно большой медальон с изображением русалки, держащей в руках кубок. В этом человеке Артем узнал своего бывшего подопечного, из своих сорока лет примерно пятнадцать просидевшего в местах отбывания наказания. Во дворе возле трехэтажного дома с нелепой башней стоял «Мерседес» с открытым капотом, уже, видимо, порядком разозливший своего хозяина.
Читать дальше