Дмитрий Сергеев - Изнанка мира [Фантастические были]

— Обложили! — в отчаянии закричал бомж и, подхватившись, рванулся было вперед. Но участковый, быстро перевернувшись на живот, успел схватить его за штанину, и Блеклый, широко взмахнув руками, словно подстреленная на взлете птица, клюнул лицом снег.

— Да я этого Корягу видел всего две минуты, — словно оправдываясь, говорил Блеклый Патрикову, когда Буркин привел его в отделение. — Иду мимо остановки, а тут он. Ну, я его по ходу проводил чуть-чуть.

— А про украденный чемодан он тебе ничего не говорил? — как бы между делом поинтересовался Патриков, внимательно вглядываясь в лицо собеседника.

— Говорил, — после продолжительной паузы признался Блеклый.

— Что говорил?

— Ну, что чемодан спер.

— И куда дел?

— Ну, там оставил одному.

— В пятиэтажке, в микрорайоне НГДУ?

— Ну да, на четвертом этаже.

— На третьем, — полувопросительно уточнил Патриков.

— Может, и на третьем, вам видней, — пожал плечами Блеклый. — Но мне он сказал, что на четвертом.

У Патрикова в памяти снова всплыла женщина с ярко крашенными волосами. Вспомнил он и мужчину, который увел ее наверх. Теперь он почти не сомневался, что именно в квартире этих людей оставил свой чемодан почивший бомж Сверчков, который либо перепутал с испугу, либо целенаправленно назвал не тот этаж тому, кто его потом убил. Казалось бы, все начинает выстраиваться в стройную логическую цепочку. Однако странные бандиты-монстры, их неуместная одежда, непонятное оружие, которым они пользовались — все это вплетало в цепь событий элемент почти мистической загадочности, ощущение тайны, раскрыть которую было не так просто, как могло показаться. Вспомнил Николай и синеющую на воздухе кровь, которую он, вернувшись, соскреб в тот вечер со ступенек в сделанный из листа записной книжки кулек. Теперь надо отвезти его экспертам из УВД. А потом — снова в злополучный подъезд, но теперь уже на четвертый этаж.

— Все, — сказал майор Ермолов, когда Патриков зашел к нему поделиться кое-какими догадками. — Дело об убийстве Сверчкова передается в УВД. Напиши подробный отчет по нему, изложи все факты, которые знаешь, свои версии и можешь спокойно дорабатывать материалы по другим преступлениям.

— Но, мне кажется, я только нащупал логическую взаимосвязь между различными фактами, только начал по-настоящему входить в суть дела.

Ермолов развел руками:

— Но ты же понимаешь, что это не зависит от нас. Есть приказ передать дело в УВД. Не переживай. Тебе еще хватит запутанных преступлений.

Дело Патриков сдал. Но женщина с крашеными волосами не давала ему покоя. Поэтому вечером он вновь направился в уже знакомый подъезд. Мужчину, открывшего ему дверь, Николай узнал сразу. Увидев удостоверение, тот несколько смутился. Они расположились для беседы в уютной комнате, где на журнальном столике стоял красивый бронзовый подсвечник с истаявшими розовыми свечами. Сидя в предложенном ему кресле-качалке, Патриков внимательно изучал взглядом хозяина квартиры, оказавшегося поэтом Блоковым, о котором Николай где-то что-то слышал или читал.

— Вы, наверное, насчет перестрелки в подъезде? — спросил поэт, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку дивана.

— Именно.

— Я слышал стрельбу.

— И кое-что видели.

— Да, я выходил.

— Не один.

— Со мной была моя знакомая, — после некоторого замешательства признался поэт.

— Почему она вышла?

— Из любопытства, очевидно.

Патриков долгим испытывающим взглядом смотрел в лицо Блокова.

— А вам не показалось, что она знакома с нападавшими?

— Да что вы! Откуда? Нет, не показалось.

— А вот мне показалось.

Блоков вдруг сосредоточился и начал что-то напряженно соображать.

— Что, есть повод для размышления? — оживился оперативник.

— Да как сказать…

— Так что? Могла она знать этих людей?

— Не знаю. Мы с ней были знакомы очень недолго. Но, думаю, что вряд ли у нее могло быть что-то общее с уголовниками.

— А вы никогда не видели тех парней раньше?

— Нет.

— Могу я поговорить с вашей знакомой?

— Дело в том, что я знаю ее только по имени и совсем не знаю, где она живет.

— Не обижайтесь, но это, по крайней мере, смешно.

— Я понимаю, что вам трудно в это поверить, но тем не менее я говорю правду.

— Возможно. И как же зовут вашу знакомую?

Поэт замялся.

— Вы знаете, у нее трудное иностранное имя, нечто созвучное слову Лэнгли.

— Ка-ак?

— Ну, нечто вроде Лэнгли.

— Да-а, серьезная, видно, женщина. И больше ничего вы о ней рассказать не можете?