Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Все эти луга, леса, кустарники хороши по-своему. И все же они — лишь приложения к основе Тянь-Шаня — камню. Бесконечно щедр и красив каменный Тянь-Шань. Медленные осыпи, сползающие со склона, циклопические глыбы завалов, нагроможденные поперек ущелий, морщинистые лбы и отполированные стены каньонов, застывшие волны морен, пилы, раздирающие облака над гребнем, тяжелые башни, пирамиды, копья вершин… И в том беда и счастье очарованных камнем, что никогда не исчерпать его бесконечного разнообразия. Он не мертв, камень гор. На моренах и скальных уступах расцветают задорные клумбы самых ярких цветов: эдельвейсы, астры, огромные незабудки. Даже на отвесной стене и под глыбами обвала бьются за свет маленькие, стойкие, не поддающиеся ветру, снегу, жгучему солнцу камнелюбивые растения.

Первое пятно снега затаилось в ложбине. Дальше снег уже лежит открыто, и чем выше, тем чище его цвет. Вот и первый язык ледника сползает под ноги. Начинается последняя тянь-шаньская зона — вечные снега, покрывшие шапками и плащами аристократию самых высокопоставленных хребтов и вершин. Здесь ты, брат, легковооруженный турист, уже непрошеный гость. Потому чутко следи за настроением ледяных хозяев. Они шутить не любят. Фамильярное «ау» — и запылит по снежному склону лавина; неверный шаг — разинется трещина, слегка укрытая свежим снегом. Не терпят горы разинь, нахалов, подспиртованных удальцов.

Вот таковы красоты Тянь-Шаня. Все их нам предстоит увидеть, по благородной русской привычке пощупать в пути. Пока идем высокотравьем по террасе над рекой. Группа постепенно растягивается. Бори еще не видно за предыдущим поворотом. Таня вильнула за следующий. Костя от избытка сил лезет выше, овечьей тропкой. Со мной остаются надежный Алеша и Нина, которая еще не придумала своего сногсшибательного варианта и вынуждена мириться с удобной тропой. Надо бы, конечно, навести порядок. Но путь безошибочен, прост. Люди с образованием должны понимать, когда можно, когда нельзя. Пока — можно… Это было первой моей ошибкой.

Покрытый галькой и еловой щепой полуостров весь в звоне обегающей его реки, десяток разномастных домиков, выкинутые рекой бревна. Это Чаркдук — «столица» Каркары, жилье лесорубов, лесников, охотников, тыловая база экспедиций. Мы сразу окружены небольшой приветливой толпой. Нас ведут в дощатую хибару. Торжественное чаепитие на кошмах, традиционные вопросы: куда идете и сколько за это получаете. Невозможно убедить, что мы в отпуске, отдыхаем. Туристы? О таких здесь не слыхали.

Кончился ужин, разговор. Начинается поочередное заползание в палатку. Эмоциональный процесс! Первый ворочается в тесной тьме, борясь за минимум лежачего места: расталкивает рюкзаки, ботинки, банки. В это время следующий, уже раздевшись для сна, дрожит снаружи, ругательски заклиная укладывающегося поспешить. Но чуть лишь его пятки мелькнули во входе и ушли внутрь, все меняется. Надо не торопясь расстелить спальный мешок, вытолкнуть из-под него все камни (под соседей), создать уютное изголовье… и пусть вопит на ветру очередной — потерпит и он!

Когда шесть рюкзаков и пять человек уже набиты в трехместную палатку, влезаю я. Под глухой вой придавленных и полузадушенных оттесняю весь хаос из людей и вещей на пять сантиметров от входа и втискиваюсь в это пространство. Вой постепенно переходит в жалобные вздохи и лишь изредка вспыхивает резким визгом, когда чье-нибудь колено попадает другому в солнечное сплетение.

Утром мы договорились с одним из лесников, что он забросит наш груз вьюком на дневной переход вверх по реке. Навьючили на лошадь рюкзаки, сверху сел 120-килограммовый проводник, в хвост пристроились шесть смелых исследователей, и караван тронулся.

Сразу перешли мостом на восточный берег. Больше мостов вверх по Каркаре нет. Тут Костя оставил ледоруб, немного дальше на склоне Боря забыл шляпу. Возвращались, искали… Через тощий ручей переправлялись полчаса, каждый своим методом, и все одинаково промокли. Яркие индивидуальности спутников стали развертываться.

Тропа за мостом резко берет вверх, поднимаясь над сужающимся дном ущелья. Путь в основном идет в густом кустарнике, иногда задевая кромку леса. Тропа не очень трудна для пешего, но лошади тащить по ней свыше трехсот килограммов — явно накладно.

Проводник скрепя сердце вылез из седла, вручил мне повод и велел вести лошадь, следя, чтобы она не сорвалась, не сбросила рюкзаки, не ободрала их о деревья и скалы. Сам он шел сзади, охал и каялся, что мало с нас взял за такое унижение. Киргизы в горах не терпят пешего хождения, даже слово «ходить» не приемлют. Нас спрашивали: «Пешком ехать будете?»