Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Мы стоим на берегу, глядя на кипящую воду и пытаясь в ее бурунах найти ответы на всякие вопросы. «Будут ли каньоны? Часто ли тропа прыгает с берега на берег через трудные броды?» — думаю я. «Неужели теперь придется всегда тащить рюкзак на себе?» — томится Таня. «А может быть, это и не Каркара, а другое что-то», — сомневается Нина. Косте не до вопросов. Он плохо уложил рюкзак и теперь старается вытолкнуть жесткие банки из-под спины. А Борик думает вслух: «Наверное, у этой… Каряки (восточные названия для него гибельны) быстрое течение, а?»

— А ты, Боря, сам не видишь?

— Вижу. А горы впереди выше будут?

— Пошли, Борик, посмотрим!

— Пошли!

Ущелья вроде Каркары хороши тем, что, проходя их, последовательно встречаешь все основные ландшафты Тянь-Шаня. Только человек случайный, не любящий гор, мог придумать такую нелепость, будто Тянь-Шань скучен и однообразен. Попробую вот так: на ходу, щурясь от солнца и спотыкаясь о камни, рассказать о Тянь-Шане, каким я его видел.

Первый, предгорный ландшафт — пустынное плато из каменных обломков, песка, слежавшейся глины. Этим введением в горы заняты и все берега Иссык-Куля. У западной части озера сухая степь забирается далеко в отроги гор. Растут тут рыжая колючка и прижатые к земле растения с красными наростами, похожими на сытых клопов. Эти места унылы, но играют в пути свою роль. Они как бы оттачивают чувства, очищают их перед тем, как впустить в горы.

Оросив каплями пота знойные предгорья, вы входите в широкое устье ущелья, и через две сотни метров подъема от пустыни — ни следа. По берегу реки и склонам зеленой стеной встает высокотравье. Оно захлестывает вас с головой. Гигантский щавель, рослые зонтичные цветы, какие-то невероятные лопухи, клевера, тюльпаны. Из всего этого от прикосновения брызжет сок. В голове дурнеет от тяжелых медовых запахов, шляпу и рюкзак засыпает слоем спелой пыльцы. С высотой трава становится ниже. К ней примешивается все больше кустов, которые, наоборот, не боятся высокогорья. Тут барбарис, черная и красная смородина, малина, боярышник. Все это опутано и перепутано самой разнообразной колючкой: мельчайшей и гигантской, копьевидной и типа рыболовных крючков, в виде змеиных зубов и десертных вилок. А внизу под этими заграждениями вспыхивает на солнце обильная земляника. Оставив на колючках клочья кожи и одежды, кидается турист на ягодное изобилие, набивает желудок, котелок, а при излишнем самозабвении да крутом склоне — еще и синяки.

Идти кустарником плохо. Каждый метр дается с боем, а солнце насквозь прошивает ажурные колючие сплетения. И какая же первобытная радость — после этого бессильно свалиться в тень первой раскидистой тянь-шаньской ели! Сперва елки растут небольшим группами, а потом, войдя в силу, захватывают все. Средняя часть многих ущелий от реки до гребня покрыта еловым лесом. По седлам и тупым местам хребта хвойная волна перехлестывает в соседние ущелья. Лишь местами из нее выглядывает кусок отвесной каменной стены, ио и на нем посередине вцепилась корнями в щель какая-нибудь залихватская елка.

Продолжается путь вперед и вверх. Понемногу сверху на лес начинает наступать джайлоо — субальпийский луг. Сначала он скромно жмется к гребню, потом начинает теснить ели к реке, а выше и сам прорывается к ней. Джайлоо — среднетравье весенних и летних пастбищ. Трава здесь ниже, чем в предлесье, и не такая водянистая. В ней масса цветов, среди которых и знакомые мальвы, горошек, колокольчики, субальпийские желтые маки, ирисы и совсем уже экзотические эдельвейсы. Границы между лесом и джайлоо — самые приветливые, добрые места Тянь-Шаня.

Все выше карабкается цепочка туристов. Уже за спиной остались елки, цветистая субальпика. Теперь там, где не разлеглись осыпи, не нависли зазубрины утесов, лежит темнозеленый, мрачноватый, с низкой жесткой травой альпийский луг. Но подлинное царство альпийских лугов =— сырты. Всходишь по камням и снегу до верхних зубьев гребня, ожидая увидеть головокружительный спуск. А вместо него почти у самых ног начинается и лежит до горизонта ровное или мягко всхолмленное плато, покрытое мрачно-зеленой травой. Кое-где в низинах болота, на невысоких холмах снежные шапки. Жизнь без топлива, без защиты от дождя, снега и дикого ветра сулят сырты путнику. Но тем трогательнее после пути по плоскогорьям встреча с первым кустиком арчи в следующем ущелье.

Чуть не забыл арчу! А разве можно представить Тянь-Шань без нее. Она поднимается почти до самого снега, превращаясь из внушительных деревьев в прижатый к земле кустарник. Издали у покрытых арчой склонов Кудрявый невинный вид. Но избегай, путник, лезть по такому склону. А если хочешь узнать заранее, как это выглядит, распори диван, чтобы вылезли пружины, прислони его наклонно к стене и полезай. Вот так же будешь идти по арче. Зато она отлично горит, а спится на ней тоже как на диване, но нераспоротом.