Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

Ну и ну! Что ж это получается? Кто-то их всех порубал ни за что ни про что и запрятал в здание. Может, какая-нибудь лесная ватага сюда сунулась? Народ там дикий, никаких законов не признаёт. Но почему тогда барахло не тронуто — любая ватага шмотки первым делом приберет! Да и зачем им такую бойню устраивать? Разогнали бы всех, ну шлепнули сгоряча одного-двух, а тут?.. Весь пол штабелями! Молодые тем временем тоже в здание сунулись — выходят, лица на них нет. Да-а, это вам не столица! А Бруно, смотрю, хоть бы хны: трубка в зубах, попыхивает себе в небо, небось не такое еще видал!

Стою у платформы, соображаю: куда ж теперь?.. По насыпи, к тракту? Опасно, каждая собака тебя издалека видит… К шахтам с моими приятелями нечего и соваться… Черт его знает, хоть назад возвращайся…

— Топот! — вдруг заявляет мордатый. — Кто-то скачет…

Не слышал я никакого топота, но рассуждать не стал.

— А ну давай сюда! — командую. — Быстро!

Сиганули мы в щель под платформу, затаились среди всяческой рухляди. Грязь, вонища — хоть святых выноси! Я приложился ухом к земле: действительно, скачут! Похоже — много. Хороший у мордатого слух, позавидуешь!

А через пару минут влетает на Станцию здоровенный конный отряд — сотня, не меньше. Я как форму их увидел — синие мундиры с белыми кругами на рукавах — похолодел весь. Черное небо — кругачи! Этого только не хватало! Вот, значит, кто здесь орудовал, выходит, и Пузырю-покойничку не померещилось вчера с перепою: сфероносцы в Призенитье!

Большая часть отряда с ходу рванула вдоль насыпи, к тракту, — слава богам, мы туда не сунулись! — остальные быстро спешились и давай вокруг шнырять.

Пихнул я Бруно в бок, и ужом к тому краю платформы, где заросли. А над головой уже сапожищи бухают, труха сыплется, пыль. Ну и денек! Не знаю, за кем охотятся, может, и не за мной, но от этого не легче: найдут — и в штабеля, как тех…

Ползу что есть силы, не оглядываюсь, платформа длинная, низкая — не встать. Сзади вроде мордатый пыхтит, не отстает. До края уже рукой подать, тут кто-то из солдатни в щель сунулся: «Стой, стой!..»

И сразу выстрел, как из пушки, — в ушах заложило. Прыгнул я тигром, затылок о плиту рассадил, вывалился на свет — и в кусты, вслепую: только глаза от колючек прикрыл. Крики, пальба, ветки вокруг от пуль секутся… Счастье мое, что заросли здесь сплошной стеной, а то бы все, каюк!

Ох и бежал я, мама родная, все свои рекорды побил! Бог знает сколько отмахал — весь выложился, без остатка. Как ноги подкосились, плюхнулся брюхом вниз — в глазах темно, сердце где-то у глотки, вот-вот выскочит. Одна только мысль в башке: ушел, забери меня черти — ушел!

Минут десять в себя приходил, потом огляделся. Лежу в густой траве, на светлом пригорке; где-то сбоку ручей журчит; вокруг, уступами, лес, а между здоровенных сосен — скалы. Все в порядке — впереди горы!

Ну, тут я совсем повеселел: не подвело чутьё, правильный курс избрал. Кавалерия кругачей в горы не попрется — кишка тонка, а приятели мои новые бродят сейчас где-нибудь в зарослях, а может, уже в штабелях лежат на вокзале. Девушку, конечно, жалко, но что поделаешь!

Повернулся я на спину, лицом к сфере. Она еще голубая, яркая, глаза режет, но уже к синему часу дело идет. Ложносолнце давно скисло, от него лишь серая клякса осталась. Люблю я это время сферодня: самый приятный для глаза свет. Утром уж слишком много красноты вокруг, все бордовое, будто пожар вселенский. И рожи у всех мерзкие, как у Пузыря при запое. В желтый полдень начинается вся эта чехарда с Черным солнцем — и в глазах рябит, и нечисть всякая безобразит. А сейчас самое то, как и должно быть в натуре: трава — синяя, горы — зеленые, в сизой дымке. Красота! От сферы — мягкое тепло; пригревает, тихо, спокойно… Отдохну, думаю, малость и в горы — места, слава богам, знакомые, можно сказать, родные.

Одним словом, размечтался, сучья кость, раскис. Тут они и выскочили из кустов — как призраки! Все трое — целые, невредимые, даже поклажу сохранили. Я к земле как прирос — не шевельнуться! Ведь хоть бы ветка где хрустнула!..

Тормозят рядом, и этот белобрысый мне этак ручкой: мол, вот и мы! Рюкзак спихнул, присел рядом, рукавом пот с лица вытирает, а сам почти сухой, ну, может, слегка запыхался.

Лота головой тряхнула, улыбнулась — мне! — и к ручью, грязь смывать. А мордатый даже не присел, сразу за трубку. И, разрази меня гром, такой у них вид, будто и не бежали они только что сломя голову, а так, размялись слегка. Ну и ну!..

Сел я, братцы, и морда у меня, наверное, до колен вытянулась — Ян даже заржал. Святая сфера, как же это? А Бруно трубку раскурил, спрашивает, словно ничего не случилось: