Николай Бойков - Залив белого призрака

Весёлые рыбки высунули беззубые ротики и пьют серебристые капли дождя, совсем как мальчики и девочки, которые бегают босиком под серебристыми каплями и поют: «Дождик, дождик, припусти, дай гороху подрасти…».

Индустрию кажется, что это он придумал и нарисовал, нарисовал и выпустил в небо, как кузнечика из детского кулачка — солнце, солнечный дождик, моря замечательных лужиц, лай восторженного Гуливера: «Смотри! — лает радостно верный пёс, — это ты всё придумал!» — Да! Это я их придумал, Гуль! Всё можно придумать — и всё это будет на самом деле, — отвечает мальчик и утирает слёзы. — Меня бабушка научила! Красная скумпия пахнет горячим солнцем! Стрекозы шуршат в синем воздухе длинными крыльями… Бабочки танцуют цветными лентами над колючим кустом шиповника. Цветы распускают бутоны, машут крыльями розовых лепестков, и летят вместе с бабочками… Это я всё придумал! След летящего светлячка под вечерними тенями тянется зеленоватым фонариком, шатается в воздухе, вдыхая лимонник, кружась над фиалкой… Бабушка! Тебе это видно?! Бабушка, помнишь, ты всегда собирала лепестки, когда они осыпаются — я насобирал тебе полную коробочку из-под печенья! Ты сможешь заварить себе чай из них, как ты говорила — «…из ветра летящих роз…». Будешь пить этот чай, нагибаясь над блюдцем. Бабушка! Я тебе всё придумаю! Только ты возвращайся! Я узнаю, что ты пришла! Ты мне скрипнешь калиткой: скрип-скрип. Ты научишь меня петь вечернюю музыку, как сверчки и лягушки, и птицы ночные: Кра-кру-уу… Ти-тиу-пи-а… А я? А я? — Ля-ля… Кра-кру-уу… Я не умею петь, бабушка!

— Не каждый умеет петь, внучек, но от каждого отражается эхо.

— Эхо?

— Это твоё дыхание. Ты дышишь, а эхо как песня, только слов ещё нет…

— Почему нет?

— Слова в человеке прорастают всю жизнь, внучек. Иной — не дождётся, другой — не услышит, а третий — сказать не сумеет. Нет смелости. Веру в слова потеряет. Жизнь долгая. Э-ах, эхо в тебе.

— Зачем?

— Эхом дышится легче… Теплом отражается.

— Ээх-ах, бабушка!

— Правильно, внучек. От высокого дерева, от волнистой горы, от луны в омуте — от всего отражается… Всё — радует.

— От меня отражается, бабушка?

— Конечно, ты маленький — тихое эхо…

— Я — твое эхо, бабуля?

— Ты моя скрипочка.

— Я?

— Фырр-фу-урр… — это птица с большими крыльями взлетела над самой водой, и камыш зашуршал: шшш-уш-иишш… Страшно?

— С тобой мне не страшно, бабуля. Я видел муравья, который бежал по тёплому стволу дерева. Я придумал, что он говорит человеческим голосом, и спросил его: ты куда? — Я на верхнюю веточку. — Ты зачем? — Я на белое облачко… — Я его отпустил. Ты, наверное, там увидишь его, бабулечка… Его зовут Финк… Он — хороший. Он тоже, как эхо теперь?

— Выдумщик мой… Э-эхо сладкое… — вздыхает бабушка.

Как быстро крутится машина времени, совсем как стиральная центрифуга: стирает и возвращает, стирает и возвращает воспоминания… Чистые, чистые. Чисто на душе утром.

— Просыпайся, мой Индюшонок… — говорит ему мама и целует в щёчку…

— Команда, подъём! — кричит старшина диким голосом, содрогая казарму и двухъярусные койки, так что новобранцы и Дюша сыплются с верхних матрацев, как зелёные яблоки с дерева…

«Вставайте, граф, рассвет уже полощется, из-за озерной выглянув воды! И, кстати, граф, вчерашняя молочница уже поднялась — полная беды, полная беды…» — поёт голос из магнитофона…

— Дулька! Дулька, вставай! Быстрее — на работу опоздаешь… — говорит жена и Индустрий Львович, ещё весь в лепестках детских снов, идёт в туалет и ванну… Голос старшины преследует и не отпускает: «Ррррота-а! В туалет на опушке… строем и с песней… шагоооом… ммм-арш! Зззапева-ай!.. Заа-прягайте хлопци конив, а я выйду… Кто побежал? Рррота бего-ооом! Стой! Вольно! Рразойдись… Рассупонь… Доставай свои пушки…» Индустрий в комнатных тапочках и трусах еле успевал за командами старшины: «Умывайсь!» — и тронул холодную струю из крана, разбрызгивая. Напрягся от судорог, пробежав мокрыми пальцами по груди и животу. Умыл веки и глаза, улыбнулся сознанием полной свободы — старшина остался позади, на много лет отстав от сегодняшнего дня.

— Мусенька, — крикнул жене, — эти утренние воспоминания у меня — настоящая машина времени! Ты помнишь, я тебе рассказывал… Я сам придумал, что солнце живое и сидит на высоком-высоком дереве. По стволу дерева ползут к солнцу муравьи и букашки солнышка попить, как абрикосового варенья… Я придумал одного муравья — его звали Финк…