Роберт Стайн - Она живая! Она живая!

Она-то прекрасно знала, что это шутка. Злая шутка. Но умудрялась сохранять серьезное лицо и невинный вид. Будто действительно хотела помочь.

Вообще-то я человек не жестокий. Но уже второй раз за день мне захотелось ее придушить.

— Ого, спасибо, — сказала я, засовывая книжку в рюкзак. — Гейтсу понравится.

Роза была заметно разочарована. Она, наверное, ожидала куда более бурной реакции. Небось рассчитывала, что я озверею. Или разревусь. Или порву в клочья дурацкую книжонку.

— До завтра, — бросила она, отвернулась и побежала прочь.

«Ну что за человек, — подумала я. — Я же ничего ей не сделала. Можно подумать, вредность заложена ей в программу».

Ужин проходил в тишине. Мама с папой, казалось, погружены в собственные мысли. Они почти не разговаривали. Обычно они расспрашивают, как прошел мой день в школе. Но сегодня вопросов не было. Только «передай фасоль» да «можно еще макарон?»

— А у нас было собрание робототехников, — сообщила я, чтобы только нарушить неловкое молчание. — Есть пара хороших роботов, чтобы выставить против Свенсонов.

Мама бросила на меня сочувственный взгляд:

— Жаль, что так вышло с твоим роботом, Ливи. Знаю, ты усердно работала…

— Угу, — буркнула я. — Ну ладно, мы облажались. — А потом рассказала про Розу. — Она дала мне книжку под названием «Робототехника для чайников».

Мама засмеялась. А папа — нет.

— Это шутка такая? — спросил он.

— Э-э… да.

— Я не прочь взглянуть на эту книжку, — заметил папа. — Интересно, кто написал. Может, кто-то из моих знакомых.

— Ради тебя я, так уж и быть, достану ее из мусорки, — ответила я.

После ужина мы с папой стали мыть посуду. Как бы ни были технически подкованы мои родители, они до сих пор не обзавелись сушилкой. Папа моет, я вытираю. Мы никогда не меняемся обязанностями.

Между делом мы обычно болтаем о музыке. Обсуждаем любимые песни. Даже немного поем друг другу. Папе по душе волосатые рокеры восьмидесятых и хэви-метал. Он постоянно убеждает меня, что они лучше тех, кого слушаю я.

А сегодня мы почему-то не разговаривали. Какое-то напряжение повисло в доме. Родители были мрачные и притихшие. Я не понимала, почему.

Папа сполоснул большой разделочный нож и протянул мне. Я попыталась взяться за ручку, но та была скользкой. Она стала выскальзывать у меня из руки. Я попыталась перехватить ее.

Но нож все равно упал, раскроив папе тыльную сторону ладони.

— О нет! Прости! — вскричала я.

Папа протирал тарелку мокрой губкой. Как будто ничего не заметил.

Я не сводила глаз с его руки. Лезвие прочертило на коже двухдюймовый разрез. А папа все равно ничего не замечал.

— Эй, пап?.. — начала я.

Он протянул мне тарелку.

— Пап? Твоя рука! — Я взяла его за руку и подняла так, чтобы он заметил. И только тогда поняла, что рана совсем не кровоточит. Порез был явно очень глубокий. Но никакой крови на коже не выступило.

— Папа?

Он наконец опустил взгляд.

— У тебя рука порезана, — сказала я. — Но она не кровоточит.

Кивнув, он поднял порезанную руку, чтобы рассмотреть получше.

— Ты что, не чувствуешь?

— Не-а, — ответил он.

— Пап, это же очень странно! — воскликнула я.

— Ну да. Странно, — пробормотал он.

Папа ушел перевязывать руку. Я закончила с посудой без него. Потом поднялась к себе и села за домашку.

Я закончила раздел в своей научной тетради. Потом прервалась, закрыла глаза и задумалась.

Мысли проносились в голове, будто играя в догонялки. Словно наяву я видела, как Франсин раскидывает яйца по кухне… как давит робота Чейза Фримонта… Папу с проводами, свисающими из шеи… Папину порезанную руку, из которой не течет кровь… Розу…

— Бли-и-ин… — Я вдруг вспомнила, что не рассказала Гейтсу о книге, которую подсунула мне Роза. Я написала ему. Потом позвонила.

На Гейтса Розин подарочек не произвел ни малейшего впечатления.

— Да забей ты, — сказал он. — Роза есть Роза, что с нее взять.

Он был прав. Нашла из-за чего волноваться…

Я пыталась заснуть. Я ужасно устала, до такой степени, когда трудно пошевелить рукой и даже волосы болят. Наверное, от переживаний.

И эти переживания не дали мне уснуть. Потому что из головы не выходил папа с порезанной рукой, папа, даже не заметивший, как лезвие располосовало ему ладонь. Папа с проводами в шее… Божечки!

Впрочем, когда он поднялся из подвала, проводов не было. И клапана на шее тоже. Он был совершенно нормальный.

Но я же своими глазами видела. И до сих пор никто не так и не смог мне ничего объяснить.