Любен Дилов - Научная фантастика

Глупотестеров нет в продаже? Кто вам сказал? У вас есть дети? А вы им купили последнюю модель детского нанокомпьютера? И прекрасно сделали. За неделю продано полмиллиона. Он недорог, к тому же это самая совершенная игрушка, какая когда-либо создавалась на земле.

Да, в нашем институте. Я и сам не знаю всего, на что она способна. Конечно, нанокомпьютер может считать, обучать, играть во всевозможные игры. Может служить мини-поливизионным приемником и передатчиком УКВ на малые расстояния, например, для игр во дворе или дистанционного управления механическими игрушками. Может генерировать сказки в интерактивном режиме. С его помощью можно синтезировать простенькие мелодии или цветные картины для экрана поливизора.

Можно переводить простые фразы и выдумывать несложные языки. Можно работать с кубиком Рубика. Ну, что еще… Кстати, этот компьютер в зависимости от возможностей хозяина решает, что программировать ребенку, а что — ему самому. Да, вы правы, все это доступно любому компьютеру с соответствующими периферийными устройствами. В них-то все дело.

Столько возможностей, собранных воедино, такой набор программ, — этого еще никогда не было. Такую игрушку любой ребенок будет всюду носить с собой и не захочет с ней расставаться.

Но у нее есть еще одна функция. Она не зависит ни от программы, ни от периферийных устройств, о ней не упоминается в руководстве к пользованию. Дети сами ее обнаруживают. Нет, жесткая схема, вмонтирована в корпус. И когда микроглупотестер ловит Н-волну, раздается тоненький голосок: „Молодец!“. Нет, вот так: „Молодец!“.

А, значит, уже слышали? Ошибаетесь, другие модели не могут, только эта. А как вы думали, почему ваш сын стал прислушиваться к каждому вашему слову?

ММПП 4-12-20-28

Никогда не подумал бы, что существуют такие странные адреса. Должен признаться, что и таких странных писем мне не приходилось получать. Кто Вы? И почему не указали своего имени — по рассеянности или намеренно? „Остановись прислушайся Время дышит“ , — что Вы хотели сказать единственным путаным и коротким предложением, чуть заметно выведенным на полупрозрачном листке-паутинке — он чуть не рассыпался в прах от одного прикосновения…

В сущности, я лишь потому и отвечаю на Ваше странное послание, что очень хотел бы узнать, где Вы нашли такую тонкую и гладкую бумагу. Не сочтите это праздным любопытством, мне крайне необходим такой листок для реквизита. Я случайно выпустил его из рук и долго смотрел, как он падает на пол, — не падает, а опускается, невообразимо медленно, и по его поверхности пробегают чуть заметные морщинки, будто от вибрации воздуха… вы и представить себе не можете, что получится, если камера все это поймает! Я в ту же минуту понял, чего мне не хватает для фильма — оказывается, вот такой невесомой бумажки! Мне нужен ее плавный полет в пространстве, минуту, две, пять… сколько понадобится, чтобы стал понятен глубокий, подлинный смысл кадра! Лучшего контрапункта для завязки не найти; знаете, какое у меня будет начало?

Небытие: во весь экран — смутный серовато-беловатый свет, объемный, пористый; вдруг будто невидимая ладонь бросает на него горсть воды, и мы видим бездонную поверхность зеркала; по ней стекают капли; и уже через секунду — ее лицо и глаза, в которых вызов и удивление… Нравится? Хотите еще? Ну нет, ни слова больше, пока не сделаю фильма — будь Вы хоть сам Генчо. Признайте же, таинственный автор странного письма, что Вы — мой многоуважаемый друг Генчо, я не рассержусь… Или, может быть, Пламен? Или Камелия — тоже близкий мой друг и конкурентка, брат которой, насколько я помню, заведует какой-то типографией? А если не она, то Евстатий. Других людей, которым могла бы прийти в голову столь оригинальная идея, я не знаю.

Во всяком случае, благодарю Вас, неизвестный мой. Худо ли, хорошо ли, мы провели вместе пять лет, целых пять лет на одном курсе, и как-то неудобно расстаться вдруг и сразу, без теплого слова, — ведь Ваше загадочное письмо об этом? Будьте спокойны, я помню эти годы… Я все помню… и все же нам придется разойтись в разные стороны, это неизбежно, да и полезно. Пусть каждый из нас научится таскать каштаны из огня, пусть обожжется раз-другой, поварится в котле жизни и тогда, как поется в песне, мы встретимся снова… Конечно, встретятся те из нас, кто уцелеет! Потому что жизнь — уж вы меня извините за откровенность — это борьба за выживание, и ничего более. Все правила, которые мы создаем и сами же в этой борьбе нарушаем, даже не пытаются изменить ее цель, а только облачают ее в модные одежды. Вы согласны? А знаете, что самое скверное? Самое скверное, что я говорю совершенно серьезно.