Николай Горнов - Антивирус

Искра Сергеевна прикрыла глаза и откинулась на спинку инвалидного кресла.

– Вам плохо? – заволновался Шестаков.

– Нет, мне очень хорошо. Вот только организм сильно изношен, и стал часто давать сбои. Извините, Дмитрий, я сильно устала. Позовите Веру Ильиничну. А с вами мы продолжим нашу беседу завтра. Только слишком рано не приходите. Дайте мне время подготовиться. Я подберу для вас кое-какие материалы в своем архиве…

От предложения матушки Веры задержаться на обед Шестаков категорически отказался. Попросил только бутылку воды с собой. Вместе с водой ему выдали витаминный комплекс, сахарный концентрат, буханку плотного серого хлеба в вакуумной упаковке, и тушеные яйца. Все это Шестаков принял с благодарностью, поскольку голод уже давал о себе знать сильной слабостью.

Переждать ночь он решил в одном из пустых домов поселка. Среди нескольких почти нетронутых строений выбрал ближнее к воде, калитка которого выходила прямо на берег соленого озера. Но выспаться ему опять не дал холод. Первую половину ночи Шестаков безуспешно пытался растопить нещадно дымившую печь и чуть не угорел, вторую – пытался согреться, завернувшись во все тряпки, которые нашел в покинутом жильцами доме.

С первыми проблесками рассвета промерзший до костей Шестаков выбрался на берег и долго бродил по холодному серому песку с кристалликами соли, почти физически ощущая свое вселенское одиночество. Шестакова одолевали плохие предчувствия, но у него совершенно не было сил в них разбираться. Хотелось просто лечь, закрыть глаза, набрать знакомый номер и услышать чей-нибудь успокаивающий дружеский голос. Вот только бифон, без которого он когда-то даже не мыслил, давно уже лежал и ржавел на глинистом дне Канала…

Тишина в реабилитационном центре Шестакова насторожила.

– Матушка Вера! – обрадовался он, заприметив сутулую фигуру хозяйки хосписа.

Женщина обернулась и утерла рукавом слезы. Ее красноречивое молчание говорило о случившемся больше слов.

– Что-то случилось с Искрой Сергеевной? – растерянно спросил Шестаков.

– Обширный инфаркт миокарда. – Матушка Вера опустила глаза. – Она ушла от нас на рассвете… Могу ли я рассчитывать на вашу помощь в организации похорон?

– Да, конечно. – Шестаков почувствовал, как из него выходят остатки воздуха, и тело начинает съеживаться, словно пустая оболочка аэростата. Воздух почему-то не хотел проходить в легкие, застряв на уровне горла.

– В ее личных вещах мы нашли чемодан с какими-то бумагами. – Матушка Вера поправила на голове короткий черный шарф. – Оказывается, Искра Сергеевна еще в прошлом году оставила на счет них распоряжение. Мы должны все эти бумаги отдать вам. Вместе с ее архивом. Вы сможете се забрать после похорон.

– Да, хорошо, конечно, я все понимаю, – выдавил из себя Шестаков. Его сердце, уже почти остановившееся, толкнулось и стало потихоньку набирать обороты…

Безлюдная степь, пронизывающий до костей холодный ветер, белый диск луны, застрявший на черном беззвездном небе. Мелкую речку, в которой тонет лунный свет, переходит вброд отара овец. Овцы худые, изможденные, все бредут друг за другом. На высоком берегу их встречает седая старуха с обожженным лицом, завернутая в цветное тряпье. Она стоит на земле босиком, несмотря на жуткий холод. В руках у нее бубен. Старуха бьет по нему резной колотушкой, пританцовывая при каждом ударе, и на каждый гулкий звук бубна, пролетающий через степь, овцы откликаются дружным блеяньем. Овца во главе стада – вожак? – медленно приближается к старухе, резко задирает морду вверх и взвывает совершенно по-волчьи. Дико, протяжно, страшно. Так страшно, что у Шесткова замирает дыхание…

Впрочем, задохнуться он не успевает. В этот момент он всегда просыпается. Главное, сесть побыстрей на край кровати и опустить голову пониже, наклонившись вперед. Когда дыхание восстанавливается, а по спине перестает стекать холодный пот, Шестаков выбирается из тесного спального блока в такой же тесный кухонный. После трех стаканов холодной скважинной воды с привкусом железа остатки ночного кошмара испаряются окончательно. Но остается черная пустота, которая не дает заснуть до рассвета…

Со временем он научился использовать и эти пустые предрассветные часы, занимаясь мысленной систематизацией деклассированных мемов, а поначалу, когда еще не привык просыпаться от кошмаров, просто лежал во влажной темноте с открытыми глазами, слушая ровное дыхание семи спящих на соседних двухъярусных кроватях подростков. Болт, Хохлома, Дудка, Шило, Карачун, Чугунка, Баунти – у них не было ни единой причины жаловаться на бессонницу. Конечно, в их возрасте Шестаков тоже спал как убитый, вот только у этих пацанов мало шансов дожить до возраста Шесткова. Шура Журавлева – и сама не трусливых – в свой отряд набирала только самых бедовых. Из таких, которым терять было совсем нечего.