Кирилл Берендеев - Мир внутри

В те дни именно в те, я познакомился со своей первой любовью, обретая, я передавал ей часть своих пока еще сакральных знаний, не скрывая, откуда они. И моя любовь ничего не имела против моего ученичества, не то время было другое, конец и перестройки и Союза, сотрясаемого чередой гражданских усобиц, не то мы так отличались от других.

И все же нас ждало расставание. Мы остались друг другу чужими, сколько бы ни находились вместе. Напротив, наидольшее совместное жительство лишь отдаляло нас, да, я так и не научился, и по сию пору не умею спать в одной постели с женщиной, она… мелочи жизни погубили нас. Те самые мелочи, из которых состоит само существование союза. Любого союза. Тот, в котором мы жили, умер вместе с нашим, когда красный флаг с серпом и молотом спустили со шпиля Большого кремлевского дворца, я уже был далеко. Не только географически, это не мешало нашему союзу прежде, но и сердцем. Моя любовь, уже бывшая, поняла это и успокоилась. Наверное, так же поймешь это и успокоишься и ты, Лена.

Но пока еще меня не позвала дорога, пока не пришло время расставания, я не могу оторваться от тебя, моя скороспелая, беспокойная и безнадежная страсть. Я еще целую твои наливные груди и жадно покусываю соски, заставляя тебя вздыхать и вскрикивать в предвкушении неизбежного. Пока еще ты моя, а я твой, и нынешнее состояние кажется извечным. Пока не пройдет эйфория, и не наступит облегчение, освобождение, а затем и отрезвление от эпикурейских утех. И уход, почти неизбежный.

Нет, не от нашего соседа по квартире обрел я свою страсть к переменам. Он приехал надолго, верно, подготавливал себя основательно и только потом решился. Дядя Миша прибыл в наши края с другого конца города с намерением осесть окончательно и бесповоротно, первое время я прекрасно помню улыбку полностью удовлетворенного человека, не сходившую с его лица. Кажется, лишний камешек в огород уже всем, его окружавшим, коим жизнь в коммуналке приносила лишь усталость и притерпевшееся, а потому почти незаметное раздражение. Он же лучился жизнью, он будто вернулся домой и каждый день встречал, как непостижимое чудо, внезапно свалившееся на его голову, главного счастливца; да, счастливцем его назвал зять Веры Павловны, наутро после посиделок, когда снова встретился с ним в коридоре, где старшая уже нормировала на семьи дефицитные рулоны пипифакса, добытые накануне в страшной давке в хозяйственном ее дочерью. Вера Павловна обернулась на слова зятя, буркнула что-то неразборчивое, и снова занялась дележкой, стараясь не обращать внимания на нездорово лучезарную улыбку проснувшегося соседа – ему и досталось-то всего два рулона, исключительно из-за этой гагаринской улыбки. Впрочем, он, не поняв, что получил сие на месяц, и тому был доволен, и признательно благодарил старшую, не понимая, как больно ей делает своей искренней признательностью за труды, кои она почитала каторжными, хотя и сама на себя этот крест водрузила и передавать никому не считала возможным.

После мы отправились путешествовать в парк Победы. Испытывая при этом странную, верно, для нас обоих, эйфорию от похода по давно знакомым местам, дядя Миша назвал это возвращение к истокам и еще как-то я не запомнил в точности; мы бродили среди танков и пушек времен Великой Отечественной, я забирался на каждый, он фотографировал меня., не жалея выданной газетой пленки и подробно рассказывал о достоинствах и недостатках того или иного стального монстра. Не понимая и половины, я с увлечением слушал его повествование; вскоре к нам присоединился ветеран той войны, они заспорили, но вскорости сошлись на чем-то, дядя Миша попросил рассказать его о битве подо Ржевом, и сфотографироваться на фоне тридцатьчетверки. И то и другое фронтовик выполнил охотно, жалея лишь, что его рассказ вряд ли будет напечатан, мой сосед пообещал клятвенно, и обещание сдержал, за что в итоге получил нагоняй из райкома. История нашей Победы тоже была сакральной, как и сейчас, документы засекречены, а воевавшие позабыты, и никто не смел оспаривать ни причин, ни хода, ни итогов. Ни тогда, ни сейчас.

Та прогулка, первая в длинном списке, помнится мне и по сей день. И хоть от нее не осталось уже никаких вещественных воспоминаний, все карточки, что принес дядя Миша, я оставил в прошлом, тепло памяти все еще со мной. Неприметное и оттого непонятное другим.

Ты все хочешь понять причины, по которым я влюбился в своего соседа, одной таинственности и открытости тебе мало. И я ищу другие составляющие своего чувства, хотя как разделить для изучения детскую любовь? Но попробую, не обижайся, если получится плохо.