Кирилл Берендеев - Мир внутри

Втроем они посидели часа два, выпили, закусили простой банкой иваси и поговорили за жизнь. Папа затем уволок меня спать, а вот зять, ровесник дяди Миши, сидел долго, за стенкой, практически не приглушавшей шумы, журчала и журчала беседа, под ее неспешное течение я и заснул, утомленный прошедшим днем, готовясь к дню наступающему.

Не знаю, почему у папы не сложилось с новым соседом, но только за все время его пребывания в стенах нашей квартиры дальше шапочного приветствия и дежурных фраз о погоде или каких-то неотложных вопросов дело так и не пошло, они могли встречаться и вовсе не замечать друг друга, хотя Вера Павловна и говорила, что оба два сапога пара, моего папу она так же не любила, но на фоне соседа предпочла остановиться на давнем знакомом и бойкотировать кого-то одного. Мама вздохнула с облегчением, когда старшая остановила ее в коридоре и вместо того, чтобы выговаривать за меня или пенять на забытую на плите кастрюлю, и развешенное где ни попадя белье, неожиданно пригласила к себе, после чего мама пришла пунцовая, с коробкой бабаевских конфет, той самой, и очень довольная разговором. Наш общественный статус повысился, что для мамы, активистки и общественницы, вечно пропадавшей на каких-то собраниях, было очень важно. Особенно после того, как Вера Павловна частенько выносила сор из нашей избы не то на партсобрание, не то на профсобрание, не помню всех этих сложностей: мама всегда приходила мрачная, злая, и шпыняла никогда не сопротивлявшегося папу, безропотно принимавшего на себя вину. Я старался не попадаться ей на глаза, пересиживая у своего друга Гришки суровые времена, его мама, тетя Саша, любила меня откармливать, всегда принимая как родного. Вскоре по возвращении в город я встретился с ней, мы поговорили, потом она пригласила меня в крохотную однокомнатную квартирку на окраине города, у самого автовокзала, теперь, когда Гришка подался в столицу, она жила одна, лишь изредка получая от него весточки. Мы посидели, повспоминали за традиционным чаем с конфетами. Странно, но я так до сих пор не объявился перед родителями. Эта встреча будто выбила из колеи – или вернула в прежнее русло, где я восьмилетний, уходил из дома, пока мама не выкричится на папу и не угомонившись, позовет домой уже спокойным голосом.

Не представляю, знают ли они, что я тут? А если знают… нет, встречаться все равно не хотелось. Несмотря на долгое отсутствие. Или по его причине? Лена потянула меня к постели, банное полотенце, скрывавшее точеную фигуру, упало на пол, тотчас я позабыл обо всем.

И вернулся лишь когда, угомонившись, неспешно целовал ее груди. Литые, тяжелые, к которым я приникал, будто младенец, не насытившийся материнским молоком. Впрочем, так и было, мама не выкармливала меня, слишком молода была или болезнь тому причиной, но молоко у нее так и не появилось, меня вскармливали на смесях, – кажется, поэтому я так люблю ласкать, слегка покусывая, тяжелые женские груди, не в пример маминым, большие, налитые. Словно сейчас пытаясь наверстать то, чего недополучил когда-то.

А вот у соседа женщин не было. Я точно помню, он никого не водил, что служило еще одним упреком в его адрес, хотя и тщательно замаскированным, это вот мой папа, да, грешен, все знают, а тут… непременно что-то подозрительное, а может, и подстатейное. Всего лишь раз и то мельком я видел у него вывалившуюся из томика Тургенева карточку, томик назывался «Ася», мне подумалось, это вырванная иллюстрация, тем более, лица той девушки я не рассмотрел, да и попадись она мне на улице – не смог узнать бы, слишком мало времени дано на разглядывание. Белокурые волосы и тонкие черты лица, вот и все, что запомнилось. Вернее, уже забылось за давностью лет, за чередой других, знакомых и забываемых лиц; та «Ася», потерялась, изгладилась в памяти, да и не моя она вовсе, хотя эта тайна… впрочем, разве можно было ожидать чего-то иного от дяди Миши, тайнами наполненного.

Вскоре после переезда он устроился работать в редакцию местной газетенки «Красный металлист», писал очерки и рассказы по родному краю, сатирические заметки, фельетоны и собирал забавные объявления. В редакции ему выдали фотоаппарат, «ФЭД» в потертом кожаном футляре, запираясь выходными, он проявлял в ванной пленки и печатал их там же – новый повод злословить и подозревать. Как и сама работа – Вера Павловна никак не могла взять в толк, почему взрослый мужик ходит три раза в неделю на три часа в эту самую редакцию, а ему платят несусветные деньги, ведь на них он покупает книги у спекулянтов, а если и не на них, а редакция всего лишь прикрытие, тут старшая замирала в немом возмущении, ибо слова для подобного не подходили и только молча кивала наверх или указывала в потолок пальцем, мол, там когда-нибудь непременно разберутся. Выведут на чистую воду. А ей руки марать нечего, с она с Потаповым навозилась. И высказав или вымолчав подобное, все одно получалось выразительно, останавливалась резко, пристально наблюдая за собеседником, и тот, обычно это была мама, не мог не вздрогнуть и не согласиться хотя бы кивком.