Кирилл Берендеев - Мир внутри

Самая толстая относится к этому городу, как же иначе. Здесь я провел большую часть своей жизни, и провожу сейчас свое возвращение, здесь я познал самые первые, и оттого самые яркие ощущения от окружающего меня мира. Сильнее любил, яростней ненавидел, больше горевал и тягостней расставался; кажется, только тут у меня и случались по-настоящему искренние и теплые компании, впрочем, в те годы и деревья были больше и трава зеленее. Правда, по большому счету, мне сравнивать не с чем, ведь прочие точки на карте памяти куда мельче и ничтожней этой центральной. Здесь я обрел все то, с чем потом устремился в вечное плаванье. Весь багаж, что вожу с собой и поныне, несколько мелочей, подсознанием связанных с детством, отрочеством, юностью. От которых невозможно отказаться не только в силу их малости, положил в карман сумки, пока снова не припечет, не нахлынет былое, обдавая с головой, но и поскольку значат в моей жизни слишком многое, чтобы я мог их оставить в одной из гостиниц или съемных квартир просто так, делясь с кем-то еще.

Одна из таких вещиц – небольшой, в почтовую марку размером, кусочек пластмассы с полустершейся надписью, верно, какой-то чип, неясного теперь, за истекшими годами, назначения. Деталь неизвестного ни тогда, ни сейчас электронного механизма, подаренного мне соседом по коммунальной квартире, жившим через стенку от нас, ближе к входной двери. Тогда ему было, да, едва ли больше, чем мне сейчас. Около тридцати. Но в восемь не только деревья кажутся большими.

Он приехал незадолго до моего дня рождения. Помню то неприметное серое утро, когда он появился в нашей квартире – светлый костюм в мелкую полоску, темная рубашка без галстука, на спине новенький рюкзак, в руках чемодан и траченная тряпичная сумка, кажется, забитая продуктами. Будто из голодного края приехал. Хотя может и так, ведь всего через год после его приезда, в нашем городе введут первые талоны, на мясо, если не ошибаюсь. Сразу после Олимпиады-80, на год всего, но получилось, что эти два события немедля совместились в моей голове, и сейчас, вспоминая очереди в мясной отдел, я видел телетрансляции из Москвы и Ленинграда, а во время состязаний, когда наступала пауза, сидевшие подле телевизора – он у нас был один на квартиру, массивный черно-белый «Темп», – шептались о нормах на несуществующую вырезку и давно исчезнувшую шейку, их только в столице и сыскать – москвичам все время что-то подбрасывают, тем более к столь знаменательному событию. Вон как город вылизали, прям заграница.

Кажется, я именно с этого начал свой рассказ о прибывшем соседе. Лена удивилась, сколь легко я перескочил с одной темы на другую, и потребовала возвращения. И тут же рассмеялась, заметив: удивляться не приходится, ты ж ведь человек дороги, в мыслях уже далеко. Я попытался оправдываться, но на самом деле она права, упомянув о соседе, я неожиданно понял, что задел слишком близкое, имеющее почти сакральное значение событие, с которым, тем более с еще плохо знакомым человеком просто не подобает так запросто делиться.

Первый раз я свел это к шутке. Потом только начал рассказ свой, когда мы встретились у нее, когда я ждал ее из ванной, глядя на монитор включенного компьютера, стоявшего у нее на самом видном месте комнаты, у окна, так чтоб от двери сразу в глаза бросался. Не то, чтобы Лена часто им пользовалась, но скопила и купила год назад, ведь надо, чтоб был, обязательно; странно, что мне эта настойчивость показалась преувеличенной даже для самой себя, вроде и говорила искренне, но и словам своим не доверяла полностью, и как-то немного отстраненно на себя посматривала, всерьез ли. Она ведь не сразу научилась им пользоваться, первый месяц компьютер просто стоял, ожидая Лениного соседа, который должен был объяснить устройство и поставить систему, так она только включать и выключать умела. Да и теперь, спустя год, он тоже больше стоял выключенным. Лена и включила его для меня, когда пошла в ванную – а я просто смотрел на заставку, на бесконечное блуждание в лабиринте и позабыв нежданно о той, что несколько минут назад сжимал в объятиях, видел в путешествии по дебрям кирпичного лабиринта не то самого себя, не то соседа по коммуналке, любившего слагать истории для малолетнего башибузука, только от них и затихавшего, к радости соседей.

Она и нашла меня сидящим неподвижно перед заставкой, и выключив агрегат, поинтересовалась, что со мной, руки нежно обвились вокруг шеи, щека коснулась щеки. Посадив на колени, я обнял девушку и долго молчал, мысли пролетали самые разные, вот только нас в них не было.