Кирилл Берендеев - Мир внутри

Приехав в свой город, не испытав при этом никаких чувств, как в любой другой город на свете, я снова дернулся, едва заметил похожий жест, им поприветствовала меня тетя Саша, увидев, как я выхожу из автобуса. Подошла, разговорилась, пригласила к себе. Вот именно тогда я неожиданно ощутил, куда именно прибыл, все прежние воспоминания ожили, нахлынули – мне срочно требовался собеседник, но не такой, не соучастник моей прошлой жизни, прости, Лена, наверное, поэтому я и нашел тебя, так получилось, именно ты стала выслушивать меня, не вставляя ни слова, ты умеешь это делать, больше того, ты любишь меня слушать, говоря, что у меня предательски сексуальный голос, но это оттого, что ты долго была одна, ты рассказывала, что последний парень просто бросил тебя, неожиданно исчезнув в никуда, уехав из города, растворившись в стране, как в свое время сделал и я, как еще раньше сделал дядя Миша. Ты спросила у меня, как надолго я останусь здесь, я и сам не знал ответа, потому ничего не сказал, и вот ты спрашиваешь снова, потому что ждешь единственного правильного ответа, ты сама подсказываешь мне его, ибо веришь, что этим или удержишь меня, или отсрочишь мой отъезд, или забудешься сама за верою в искренность вытребованного тобой признания. Я мог бы найти кого-то другого, но так получилось, что нашел именно тебя. Так получилось, что в этом магазине оказалась твоя смена, а не Вадима, который вечно все перекладывает по-своему и уходит, а ты потом ищешь, наверное, он просто пытается выжать тебя, чтобы выжить самому, ведь вы не ладите, а значит, кому-то рано или поздно все равно придется уйти.

Не знаю, зачем я все это проговариваю внутри себя, обнимая твой стан, целуя твои наливные груди, все равно так и не скажу никогда вслух, не проговорюсь. Унесу с собой в никуда, в другие города, ведь рано или поздно мне придется уехать. Я сам избрал такую работу, не она меня, а значит, мне придется бросить либо ее, либо тебя, нежная, ненасытная моя любовница. Не знаю, почему я откровенничаю с тобой только про себя – только ли из-за боязни привязаться больше? Или причина гораздо серьезней и именно этот этап наступил еще когда ты пригласила меня, просто пригласила, без задней мысли, ну почти без нее, мы понимали, уже на входе в подъезд держась за руки, что этим все и кончится, но целый час держались, слушая музыку и разговаривая, вернее, говорил я, вспоминая соседа по квартире, а ты слушала, слушала. И лишь потом, когда нам обоим стало невмоготу, я замолчал на полуслове, а ты…

Ты снова ошиблась, выбрав меня в любовники. Я должен сказать об этом, я проговариваю это про себя, сколько раз говорил подобное вслух, но вот сейчас не могу, разом замолкшие, запечатанные уста не пропускают нужные слова. Мне еще столько всего надо сказать тебе. А я говорю только о дяде Мише, разве не странно? Хотя нет, не странно. Ведь он часть меня, недолгая, казалось бы, небольшая, но так получилось, основополагающая, а потому необходимая для понимания моей сути. И того, что я скоро ли, нет ли, но непременно покину тебя. Прости еще раз, не ты выбрала меня, я выбрал тебя, но ты все же согласилась с моим выбором и поддалась ему – приняв меня без условий, таким, каков есть. Отчаяние это или надежда, кто знает, боюсь, мы просто не успеем понять.

Как не успел понять я свою первую любовь. Это тоже странная история, для тебя, Лена, только для тебя, боюсь, для меня она первая в длинном ряду, впрочем, мне иногда кажется, что я привлекаю тебя исключительно силой своей непохожести на прочих твоих знакомых, как что-то неизведанное, как в свое время мне казался таким же таинственным и притягательным дядя Миша.

В этом мы схожи, разве что в разное время выказали свою притягательность к выбивающемуся из ряда, или ты сохранила ту жажду нового гораздо дольше, чем я, пресытившийся всем и вся уже к неполным своим тридцати. У меня были учителя по пресыщению, гедонисты жизни, одна из них учила меня искусству плотской любви – та самая сокровенная, почти сакральная папина тайна. От нее я получил первые уроки утех и наслаждений, странно, что она снизошла, может быть в память, хотя нет, скорее, напротив, избавляясь от памяти столь причудливым образом: после разрыва с папой, она… нет, то был не разрыв, она объяснила, папа просто сдался. Устал. И такое бывает, когда любишь, а маму он любил, да это тоже странно, своей особой любовью, но любил, не мог без нее, и потому сломался, отдавшись ей на милость. И еще одно подкосило его – слишком близко он сошелся со своей сакральной тайной. Сакральность не терпит сиюминутности и рутины, а он просто не понял, или забылся или устал от постоянных перемен. Захотел упорядоченности и обыденности и здесь, и тогда святой Грааль его испарился, оставив после себя уставшую, бледную женщину с несоразмерно большой грудью и узкими бедрами, блеклую и невыразительную, переставшую принимать его любого и начавшую ставить условия. Он потерял ту близость, что еще связывала их, а она перестала надеяться. Разошлись по взаимному согласию, хотя боль она утолила только другим. И еще одним, когда поняла, что первый не способен на марафонское утоление. Я был первым ее учеником, когда она осознала свое желание не только бесконечно брать, я был первым, оттого, наверное, она отдала мне почти всю себя.