Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Послушай, Иван Адамович, а может, оно всё связано?.. «Замороженные», Колодец, Батька? Сам говорил, Иннокентий Глебович с прошлого сентября у вас? А «замороженные» — тоже ведь с год примерно?.. О Колодце, правда, я слышал раньше… Как только попал на Дон, в две тысячи грёбаном году, сразу после Референдума, когда одни м… протащили вопрос «О расширении прав Субъектов Федерации», а другие — «О профессиональной армии».

— Колодец, Сергей, мне местные тут рассказывали, был и раньше. Обычный — артезианский. А «явления» — или чудеса — верно, где-то с весны того самого года стали случаться. «Замороженные», ясно, с Колодцем связаны… А вот Батька… Не знаю, Сергей, не знаю… Я, понимаешь, думал и сам об этом… И много думал… Да, «замороженным» Иннокентий Глебович помогает… Но только… Я тебе уже говорил про его глаза… Серые, ледяные…

— Ой, как интересно, Иван Адамович! — колокольчиком засеребрился Светин, особенно звонкий от любопытства голос, — а может быть, он их сам же и замораживает?! Может быть, он экстрасенс или гипнотизёр? Или даже из Посвящённых — из Шамбалы? Или, — Света расфантазировалась безудержно, — Пришелец? Из Другого Измерения? А что? У нас в Усть-Донецке многие видели НЛО! Мне Нинка сама рассказывала! Ей, правда, Они дали понять, что не из другого измерения, а с Юпитера! Но всё равно — Пришельцы! И если ваш Иннокентий Глебович…

— Стоп, стоп, стоп, Светочка! Мы ведь сейчас ни куда-нибудь — в Ставку. А там, знаешь ли, язычок распускать не следует. Батька, конечно, не то, что некоторые из «степняков» — не обидчивый. И всё-таки…

— А что — «заморозит»?

— Ох, языкастая. Как есть — сорока! Верно Сергей заметил.

— Я же пошутила, Иван Адамович. Я только здесь. А в Ставке, знаете, буду какая тихая. И воспитанная. Как английская леди. Честное слово.

В пол уха слушая Светину с майором шутливую перепалку, Сергей, перескакивая с одного на другое, думал о разном — не углубляясь, вскользь: о погоревшем отпуске, о загадочном Батьке, о «замороженных», о Колодце и… о приключившейся вдруг попутчице — о Свете. Давно уже, лет эдак семь или восемь, ни одной женщине не удавалось вот так — сразу! — заинтересовать его. Причём, не лицом, не фигурой — в темноте он их толком-то и не разглядел — а окраской голоса, живостью и непринуждённостью разговора. Не развязностью, что, к сожалению, встречается сплошь и рядом, нет, именно — непринуждённостью. Сочетанием почти детской непосредственности, лёгкого, чуть ироничного, юмора с точностью — по Сергееву мнению, у женщин встречающейся нечасто — выражения своих мыслей.

— Сейчас направо, — голос Ивана Адамовича вывел Сергея из задумчивости, — переедешь мостик и сразу же затормози. Это у нас вроде несменяемого пароля. До КПП оттуда триста метров — увидят и поймут, что свои.

— Так ведь, Иван Адамович, вся Степь, небось, знает об этом «пароле»?

— Знает, конечно. Но если остановился — значит, не нападаешь. Да и чужого видно заранее.

— Стало быть, Иннокентий Глебович очень чужих не жалует?

— Нет, почему же. Это только у «степняков», если чужой, то — враг. А он понимает, что чужие бывают разные — не обязательно враги. Понимает — но всё-таки предпочитает знать… мало ли что… времена-то нынче какие… а бережёного…

Миновав КПП и попетляв по лагерю, «Уазик» остановился у просторной восьмиместной палатки. — Прошу, — пригласил Иван Адамович, помог Сергею подхватить на руки «замороженную», захлопнул дверцу за Светой и, взяв её под локоток, раздвинул полог палатки:

— Входите. Сержант, принимай гостей!

Внутри заскрипела кровать, прошуршало, протопало, загорелся неяркий свет. Разместив приезжих, майор извинился и вышел — о гибели патруля следовало доложить немедленно.

Сергей, вскользь отметив чёткий офицерский, однако не показной, а естественный порядок жилища, подивился на миг сочетанию огромного, двухметрового тела сержанта с юным, едва ли не детским, голубоглазым лицом и сосредоточил внимание на Свете. Наконец-то он получил возможность как следует разглядеть заинтересовавшую его женщину. По первому впечатлению — ничего особенного: роста немного повыше среднего, вполне сформировавшаяся, однако, скорее всего, ещё не рожавшая, русоволосая, кареглазая, в безрукавном коротком платьице — словом, одна из многих. Но… то ли мечется жёлтый огонь, то ли чёртики прыгают в широко распахнутых глазах! Упрямая прядка своевольничает на лбу! Обворожительно лукавят полные, слегка обветрившиеся губки! Нет, не одна из многих — единственная!