Урсула Ле Гуин - Гончарный круг неба

Он вытянул руки и посмотрел на них, потом закрыл ими лицо. «О, боже, — горько подумал он, — что я за человек? Слезы в моем возрасте! Неудивительно, что Хабер использует меня, да и как иначе? У меня нет ни силы, ни характера, я прирожденное орудие. У меня нет судьбы. Все, что у меня есть, — это сны. И теперь ими управляют другие. Я должен уйти от Хабера».

Он старался быть твердым и решительным, но в то же время он знал, что не сможет. Хабер прочно держал его на крючке и не на одном.

Хабер говорит, что такие необычные, подлинно уникальные сны представляют большую ценность для исследования, что Орр внесет большой вклад в сокровищницу человеческих знаний. Орр верил в искренность Хабера и знал, о чем тот говорит.

Научный подход оставался его единственной надеждой. Может, наука сумеет обратить к добру его странный и страшный дар, извлечь хоть какую-то компенсацию за причиненный им страшный вред.

Убийство шести миллиардов несуществующих людей!

Голова у Орра раскалывалась. Он налил в раковину холодной воды и на полминуты погрузил в нее голову. Вынырнул он красный, слепой и мокрый, как новорожденный.

Хабер удерживал его морально, но главный крючок, конечно, закон. Если Орр прекратит ДТЛ, он будет обвинен в незаконном пользовании наркотиками и заключен в тюрьму, — или в сумасшедший дом. Выхода не было.

Если он не успокоится, не станет ходить на сеансы и не будет подчиняться, у Хабера есть эффективное средство наказания: наркотики, подавляющие сновидения. Их Орр может получить только по рецепту Хабера. Теперь его еще больше, чем раньше, тревожила мысль о спонтанных, бесконтрольных сновидениях. В своем теперешнем состоянии, привыкнув к эффективным снам в лаборатории, он и подумать боялся, каким может быть эффективный сон без контроля и гипнотического внушения. Кошмар, еще худший, чем последний сон в кабинете Хабера, в этом он был уверен и не хотел этого. Он должен принимать лекарства. Он знал, что должен, но делать это можно, лишь пока позволяет Хабер, поэтому он вынужден сотрудничать с Хабером.

Он пойман. Мышь и мышеловка. Он бежит по лабиринту одержимого ученого, а выхода нет.

«Но Хабер не безумный ученый, — тупо думал Орр, — он вполне нормален. Только возможность использовать мои сны вывела его из равновесия. Он участвует в игре и наслаждается своей ролью. Он использует свою науку, как средство, но цели его благородны. Он хочет усовершенствовать человечество. Разве это плохо?»

Голова снова заболела. Он опять погрузил ее в воду, когда зазвонил телефон. Орр торопливо вытер лицо, вернулся в темную спальню, нащупал трубку.

— Орр слушает.

— Говорит Хитзер Лилач, — послышался негромкий альт.

Орра охватило необыкновенное чувство удовольствия, как будто в мозгу у него расцвел цветок.

— Алло! — сказал он.

— Хотите встретиться и поговорить?

— Да, конечно.

— Я хочу сказать, что трудно найти повод для отказа от усилителя. Похоже, тут все в порядке. Все меры предосторожности приняты, все проверки произведены, теперь прибор зарегистрирован в департаменте. Он настоящий профессионал. Не знаю уж, кем он был, когда вы в первый раз разговаривали со мной. Человек не может занять такой пост, если он не достиг совершенства в своем деле.

— Какой пост?

— Ну как какой? Директора правительственного института!

Ему нравилось, что она часто начинает свои яростные презрительные предложения слабым, примирительным «ну». Она сама выбивала почву из-под своих слов, заставляя их повиснуть без поддержки. Храбрая, очень храбрая женщина.

— О, да, понимаю, — неопределенно сказал он.

Доктор Хабер стал директором на следующий день после того, как Орр получил свою дачу. Дачу он видел во время единственного сеанса, длившегося всю ночь, они больше этого не пробовали. Гипнотическое внушение содержания сновидений ночью оказалось неэффективным, и в три часа ночи Хабер сдался, подключил Орра к усилителю, который весь остаток ночи питал его сны, и оба смогли отдохнуть.

На следующее утро состоялся очередной сеанс, такой сложный и путаный, что Орр так и не понял, что он изменил сам, а что навязал ему доктор Хабер. Он уснул в старом кабинете Орегонского онейрологического института, а Хабер организовал себе продвижение.

Но было и другое: климат стал чуть менее дождлив после сна, возможно, изменилось и еще что-то, но Орр не был в этом уверен.

Он возражал против такого количества эффективных снов за короткое время. Хабер немедленно согласился и разрешил пять дней отдых без сеансов. Хабер в конце концов был добрым человеком. К тому же он не хотел убивать гусыню, несущую золотые яйца.