Борис Лапин - Под счастливой звездой [повесть]

Не тогда ли начал он терять Нору?

Он уже избрал свой жребий и не хотел, не считал нужным порывать с космосом. А космос пожирал все силы, все время без остатка, и Руно снова и снова терял Нору, рискуя вовсе потерять ее. Он мечтал о спутнице жизни — и сам постепенно становился ее спутником. Нет, она не хотела этого, у нее и мысли не было навеки привязать Руно к себе, но она не хотела терять и себя, свою независимость. Одержимость Руно космосом пугала ее. Она была мягка, и нежна, и податлива, но это был характер! Сколько лет прошло, сколько усилий пропало даром, прежде чем Руно понял: она не изменится. Не потому что не хочет, a потому что не может. По ее любимому выражению, не будь она тогда Нора Гай. Да и специалисты-психологи настоятельно рекомендовали время от времени менять работу и образ жизни. И Руно уже почти добился оптимального варианта. Годы, проведённые в Якутии, стали их семейным раем. Нора была счастлива. И Руно был счастлив; если бы только по ночам не хватало за душу неведомое…

А потом этот случай с Анитой — и все пошло прахом.

Нора так и не простила ему… чего? Черствости? Безрассудства? Ошибки? Минутной вспышки прежнего азарта? Риска, которому он подверг ее и ее счастье? И ведь она еще не знала всего, наверняка не знала, что девочка была влюблена в Руно. Впрочем, Норе и не следовало знать об этих девочках, которым он всегда говорил одно и то же: «У вас еще все впереди, вы еще найдете свою судьбу. А я свою уже нашел».

Примерно так же ответил он и Аните на ее отчаянно-смелый вопрос.

— Счастливая Нора! — позавидовала тогда Анита.

А через полгода ее не стало. И Руно потерял Нору. И Нора отвергла свое семейное счастье.

С тех пор… да, именно с тех пор он снова подружился с риском. Но это не был уже прежний бескорыстный порыв — он пытался заново найти, обрести себя в этих головокружительных трюках. Полет на мешках со взрывчаткой… Бездонные Пещеры в Море Ясности… Клокочущий ствол Жерла… И все больше терял себя, себя прежнего.

Словно мир для него держался на одной Норе. Потом, чтобы отрезать пути к этой уже никчемной «легкости на подъем», он пошел на бакен — и бакен начал уходить у него из-под ног. Вот что значит потерять точку опоры.

С тех пор минуло пять лет. Пять лет без Норы. Значит ли это, что все потеряно? Нет! Он снова завоюет ее. Как завоевал тогда, сам того не ведая. Он еще поймает свое упорхнувшее счастье!

За окном медленно проплыл «Толчинский», оставляя голубоватый след на черном. Возможно, этот след и есть последняя черта. Что ж, он подойдет вплотную, к последней своей черте и, если надо, переступит ее.

За этот год Игорешка не только вытянулся, но и повзрослел. На чистый детский лоб легла печать озабоченности и раздумий, сосредоточенно, требовательно взирали на мир честные мальчишечьи глаза. Сердце Норы дрогнуло.

Он встретил ее вполне по-деловому:

— Мамочка, в нашем распоряжении четыре часа — целая вечность. Сначала мы погуляем по парку, и я расскажу о своей жизни здесь, потом, за коктейлем, ты расскажешь о себе, а вечером, если не возражаешь, я сыграю для тебя.

Она прижала к груди его вихрастую голову.

За коктейлем, помешивая соломинкой мороженое, он спросил, в упор глядя на нее горячими глазами Руно:

— Что с отцом?

— Все по-прежнему, мой мальчик. Пока его не отпускает космос.

Игорешка мучительно покраснел.

— Мамочка, ты забываешь — мне уже двенадцать. Я хотел выяснить… узнать… какие у вас планы… на дальнейшее? — И вдруг выпалил главное, наболевшее: — Ты больше не любишь его?

Да, Игорю Гаю двенадцать лет. И тут не отделаешься ни к чему не обязывающими словами. Не покривишь душой.

Но и правду не скажешь. Хотя, наверное, он имеет право знать всю правду. Да только… выдержит ли его лобик такой груз?

— В жизни все сложнее, чем ты думаешь, сынок. Я по-прежнему люблю его. Но…

А в самом деле, что «но»? Разве это мыслимое сочетание: «люблю — но»? Почему какое-то «но» может помешать любви? И в чем оно, в конце концов, состоит? Попробуй-ка объяснить это ребенку. Или хотя бы себе — под его честным взглядом.

…Когда-то, давным-давно, они немножко повздорили, но уже через пять минут Руно обнял ее:

— Золотая ты моя! С тобой не соскучишься!

Помнится, она обиделась тогда на эти слова. А ведь была в них своя правда. Она ссорилась с Руно, терзалась, осуждала, плакала, сердилась, теряла его и вновь обретала, но соскучиться с ним было невозможно. Ни в печали, ни в радости. С того самого дня, когда он признался там, в институтском парке, что тоже любил ее все эти четыре года… когда она поверила в свое невероятное, немыслимое, прямо-таки сказочное счастье… когда Руно на глазах ошарашенных студентов на руках унес ее из института невесомую, потерявшую голову от восторга… с того самого дня жизнь ее была праздником. Это и понятно, если два человека созданы друг для друга. Конечно, были трещинки, были раздоры, на то она и жизнь. Он ревновал ее к земле, она его — к небу. Он не мог жить без космоса, она — без него. Ради нее он оторвал от себя космос, а вместе с космосом и частицу души — она бросила научную работу, вспорхнула и полетела за ним в Якутию. Да, разное бывало. Разное, из чего и состоит счастье. Но жизнь ее с Руно всегда оставалась прямой. Без него все запуталось.