Борис Лапин - Под счастливой звездой [повесть]

Вот и сейчас кружили в черноте ночи слинявшие, пожухлые обрывки перьев, а меж ними медленно плыл четкий, будто нарисованный, силуэт «Профессора Толчинского», оставляя за собой голубой шлейф плазмы.

Судно превратилось в комету…

Вернувшись в институт после очередного учебного рейса, уже хлебнув космоса и чувствуя себя причастным к нему, Руно Гай, гордый и неприступный, как все стажеры, столкнулся в толпе студентов… с кометой. Огненно-золотистый хвост ее волос коснулся лица Руно и затерялся в дали институтских коридоров. И все. На этом Руно Гай как самостоятельное небесное тело прекратил свое существование. Он попал в сферу притяжения кометы, навеки стал ее спутником. А она даже ни разу не взглянула на него, хотя великолепная форма стажера Космофлота всегда и неизменно очаровывала первокурсниц.

Ее звали Нора. Она была космогеологиня. Она была комета. Она была все. А он был для нее ничто.

И он ушел в свой космос, окунулся в него с головой, он упивался схваткой с космосом, объятиями с космосом, пьянел от азарта, от радости покорения пространства, от постоянного общения с неизвестным. И когда друзья спрашивали его: «Какого дьявола ты не вылазишь из корабля?», он отшучивался: «Гоняюсь за кометой, братцы. Хочу схватить ее за хвост». Через четыре года, уже достаточно известный, он снова забрел в институт, чтобы подыскать себе штурмана среди выпускников. Он сидел в парке, в тени акаций, а на соседней скамье за кустами группа молодежи вела горячий и шумный спор. Речь зашла об идеалах, были названы имена Циолковского, Курчатова, Джордано Бруно. И вдруг девичий голос, звучащий туго натянутой струной, произнес:

— А мой идеал человека — Руно Гай!

Он вскочил — и тут же опустился на скамью: это была она, его комета! Точеный профиль, влажные серые глаза, и в каждом движении, в каждом жесте — порыв, устремление, вихрь. Он хотел спрятаться, но было поздно — его обнаружили, узнали, затащили в компанию.

— А ваш идеал? — спросили его.

— Первый космонавт, — ответил Руно.

— Почему? Потому что он был первый?

— Нет. Потому что он был легок на подъем. Потому что тяжесть славы не смогла удержать его на Земле.

Когда они остались вдвоем, он спросил:

— Нора, почему вы назвали Руно Гая?

Кажется, в этот день она впервые никуда не спешила, никуда не стремилась. Потупившись, она чертила носком туфельки узор на песке.

— Завтра вы улетите в свой космос, и мы никогда больше не встретимся. Правда ведь? Так почему бы вам не выслушать еще одно признание? Я вас полюбила с первой встречи, с первого взгляда. И ни на шаг не отставала все эти тысяча пятьсот дней. Я знаю о вас все…

— Откуда?!

— Из газет, кино, видео…

— Но ведь в жизни я совсем не такой…

— Конечно. Лучше! — торопливо воскликнула Нора.

— А вы уверены, что знаете про меня все?

— Уверена. Голову даю на отсечение.

— Вместе с хвостом?

— Разумеется. Вам нравятся мои волосы?

— Ах, Нора, Нора, ничего-то вы не знаете! Ровным счетом ничего. Вы даже не знаете, что я потерпел сокрушительную аварию…

— Аварию?! — ее глаза округлились.

— Да, столкнувшись с кометой.

— С кометой? Когда?!

— Примерно тысячу пятьсот дней назад. В этом самом здании.

До сих пор Нора держалась молодцом, бравировала и пробовала кокетничать, хотя голос порою срывался. Теперь она сломилась и прошептала едва слышно:

— Вы… влюбились?

— Да. Но она меня не замечала. У нее были длинные золотисто-рыжие волосы, и она ускользала от меня, как комета. Ее звали…

— Глупая девчоночья гордость!

Нора отвернулась почти сердито. На песок падали слезы, и она с женской непосредственностью вытерла глаза… хвостом кометы.

— Глупая мальчишечья робость, — признался Руно. И добавил, словно продолжая недавний разговор: — А мой идеал женщины — Нора Гай.

— Нора… Гай?

Через неделю они улетели на Марс, в свадебное путешествие.

В лайнере он сидел вместе со всеми в пассажирском салоне, и тем не менее привычный зуд единоборства с пространством снова охватил его. Когда в иллюминаторе возникло лохматое космическое Солнце, Нора, впервые увидевшая его, широко распахнула сияющие, праздничные, полные языческого преклонения глаза:

— Смотри, Солнце!

Он усмехнулся ее наивности:

— Подумаешь, Солнце! Обычная звезда.

Ее глаза погасли.

Конечно же, он никогда не думал так о Солнце. Он умел ценить красоту, которую космос щедро демонстрирует всем, бороздящим его пределы. И уж подавно сумел бы оценить восторг молодой жены перед вечным светилом, если бы не эта внезапная вспышка неодолимого космического зуда.