Андрей Столяров - Джоконда

Тётка с громадными ягодицами тоже близка к конкретной фигуративности. Она, как я вижу, взяла за основу классический портрет Моны Лизы и теперь трансформирует его в соответствии со своим замыслом: по-волчьи заостряет ей уши, акцентирует выскобленный костяк лица, раздвигает губы, так что становится виден заострённый, как у акулы, зубной оскал, глаза заливает светящимся фиолетом, а зрачки с булавочную головку — гнилостной мерцающей желтизной. Идиоту понятно, что получится ведьма. Тётка изо всех сил старается оправдать свой псевдоним — Сатанида. Банальность, помноженная на пошлость, более — ничего. В отборочном туре с такой стилистикой она, вероятно, имела успех, но в финале у неё никаких шансов нет.

А вот юноше в сползающих очках не везёт. Раздаётся резкий гудок, и его полотно перечёркивают две красные линии. Патай извещает, что превышен анимационный максимум. В принципе для работ, оцениваемых в «Карусели», допустима некоторая движуха: мерцание, например, колебание очертаний, дрожь линий, определённые девиации цвета. Требование одно: движуха не должна превращаться в сюжет — иначе это будет уже не картина, а ролик, что не соответствует жанру. То есть на полотне может накрапывать дождь, могут чуть трепетать на ветру деревья, перемежая то синеватые, то зеленоватые блики, можно представить даже листопад или метель, но вот если прорастает из семечка стебель и распускается на верхушке его венчик цветка — это уже сюжет. Я немедленно переключаюсь на юношу и вижу, что его Джоконда, изображённая в полный рост, пытается показать нам стриптиз: играя пышными телесами, неторопливо стягивает с себя платье. Конечно, это сюжет. Без вопросов. Теперь Овердрайву (такой у очкарика псевдоним) придется всё начинать сначала.

Кстати, имена прошивщиков трёх этих кандидатур мне неизвестны. Они явно не входят ни в «платиновый полтинник», ни даже в первую «золотую сотню».

И это уже само по себе хорошо.

Арину я оставляю напоследок. Мне не хочется видеть, как она беспомощно, будто в клетке, тычется в прутья моей прошивки. Ограничения, которые накладывает «Ван Гог», очень жёсткие, даже пейнтеры «Хокусай», используемые в «Карусели», вряд ли сумеют их преодолеть. Не хочу я на это смотреть, совсем не хочу. Однако в табличке рейтингов, расположенной в левом нижнем углу, я с удивлением замечаю, что её показатели непрерывно растут. Вот она обходит тётку и ещё двоих конкурсантов, вот она подтягивается к Мойщику Окон и минут пять-шесть идёт вровень с ним, буквально голова в голову, вот она понемногу, но уверенно обгоняет его, и разрыв между ней и остальной группой увеличивается на глазах. Большинство камер теперь нацелено на неё. В конце концов я не выдерживаю, тоже переключаюсь, и мне тут же бьёт в глаза фантастическая конвульсия красок. Яркие цветовые пятна мечутся по всему полотну, вспыхивают, дрожат, угасают, сливаются, разъединяются, образуют полосы, линии, бешеные зигзаги молний, облачные скопления, которые тут же взрываются изнутри. Так, вероятно, могла бы выглядеть энергия в чистом виде — ещё до рождения мира, когда из неё образовывались сгустки первобытийного вещества. От полотна веет безумием, и я сразу же понимаю, что у Арины, вне всяких сомнений, была вторая прошивка, сделанная, вероятно, в одной из тех полулегальных, крошечных «художественных мастерских», которые прячутся за зеркальными гранями величественных, как пирамида Хеопса, торгово-развлекательных центров. Слоган: «Хочешь стать гением? Обратись к нам!» — дешёвенький ментоскоп, никакого предварительного диагностического сканирования, вся операция занимает тридцать-сорок минут.

Я понимаю, что её необходимо остановить. У неё между нейронными связями с бешеной скоростью проскакивают сейчас тысячи микровольт. Мозг, подхлестываемый разрядами, вот-вот закипит. Но я понимаю также, что Патай ни за что не нажмёт тумблер аварийного прерывания. Ведь благодаря именно этим спонтанным протуберанцам рейтинг «Карусели» кристаллизуется в банковские счета, вытягивающиеся змеиными колонками цифр. Я могу дико кричать, могу колотить в стену лбом, могу кататься по полу, крушить всё вокруг, но кроме ближайших соседей по дому, меня никто не услышит. И потому я лишь, задыхаясь, смотрю на шизофреническое полыхание красок. Они как раз начинают приобретать некоторую фактурность: сквозь вирусное кишение их всплывают то глаз, то ухо, то часть подбородка или щеки. Происходит визуализация подсознания, звучат художественные глоссолалии на неведомых языках. Что-то пытается просочиться к нам с другой стороны бытия и не в состоянии превозмочь деконструирующих осцилляций хаоса. Потеря целостности — обычный результат после второй прошивки. Психика реципиента искажена, в ней как бы начинают не на жизнь, а на смерть сражаться две разных личности. Или, может быть, даже три, если учитывать изначальную, от рождения, природную конфигурацию. Арина сейчас не говорит, а мычит, как немой, способный выдавить из себя только мятые фонемы косноязычия.