Коллектив авторов Фантастика - Феми–фан [Фантастические повести, рассказы]

Как же соизмеряется сердце Тави с сердцем Друда? (“страной Цветущих Лучей”). Соединение, слияние двух сердец символизируется звучанием одной мелодии. Нежный, как лучистый звон, взгляд Тави, выражающий сущность ее сердца, соединяется с нежным перезвоном тысячи колокольчиков, которые поднимают в воздух летательный аппарат Друда. Душой этой мелодии, “глухой песнью судьбы” стала “страна Цветущих Лучей” — некое откровение сокровенного, выраженное в метафоре “сверкающая душевная вибрация”.

“Странность души” Грина и заключается в “не покидающем чувстве музыкального обаяния”, которым пронизано все его творчество.

Пейзажные метафоры Грина, созданные “переливами невещественных форм”, “текучестью”, “зыбкостью”, игрой “света” и “тени”, в которых сочетаются элементы пластического, музыкального и живописного мышления, символизируют неуловимость постоянно совершающихся в душе изменений, внешнюю невидимость внутреннего перехода из одного состояния в другое. В душе Грина звучит целый мир — “симфония красок”. Мысль об этом мире ан выражает в слове.

Невидимое, звучащее в душе, — цветная мысль. Пейзажная метафора и символизирует ее. В гриновской метафоре музыкальное звучание и воспроизведение этого звучания нерасчленимы, нерасторжимы, будь то изображение “психической вибрации” пли “сверкающей душевной вибрации”.

“Начать с самого себя”, познать самого себя — это ведущая тема гриновского творчества. Человек, по Грину, всегда располагает нетронутыми резервными силами воспроизводить энергию в самом себе. И здесь речь идет не только о психических процессах, но и духовных, о глубинном перерождении душевной энергии в духовную, ибо человек — это больше, чем психика. Разумность и целенаправленность этой особой энергиип сердца — в Бегущей по волнам. Символ планетарного разума в космическом масштабе — Друд, человек Двойной Звезды. Грин выходит за рамки конкретного психологизма и поднимается до космологического уровня.

Человек, по Грину, — это “точка” Вселенной, его соотнесенность с окружающим миром зависит от состояния, содержания его духовного мира. Внутреннее состояние сердца и определяет жизнь человека, бытие или небытие этой “точки” — “маленькой человеческой точки с огромным, заключенным внутри миром — точки, окрашивающей своим настроением все схваченное сознанием”.

Внутренняя дисгармония ведет к утрате истинного “я” человека, которое является связующим звеном между человеком и миром. Человек, который несет в себе дисгармонию, обрывает связи с космосом, с миром, окружающий мир перестает освещаться светом, который излучает человек. Свет перемещается во внешнюю природу, во внешнюю реальность, и жизнь человека уже целиком зависит только от внешнего источника света. Восстановить духовный мир — значит обрести свой внутренний свет и восстановить связь с миром. В этом и состоит суть возвращения к самому себе, к своему центру. Таким образом из сферы психологии мы выходим в сферу этики.

Этическая концепция Грина нашла свое уникальное выражение в рассказе “Серый автомобиль” (1923), где представлено понятие Центра. Гриновский Центр — это сердцевина образа города–круга, от которого необходимо отторгнуться с тем, чтобы создать нечто новое — страну “Сердце Пустыни”: “Между тем, — и я описал рукой в воздухе круг, — дело идет о заговоре окружности против центра. Представьте вращение огромного диска в горизонтальной плоскости — диска, все точки которого заполнены мыслящими, живыми существами. Чем ближе к центру, тем медленнее, в одно время со всеми другими точками, происходит вращение. Но точка окружности описывает круг с максимальной быстротой, равной неподвижности центра. Теперь сократим сравнение: Диск — это время, Движение — это жизнь и Центр — это истина, а мыслящие существа — люди. Чем ближе к центру, тем медленнее движение, но оно равно по времени движению точек окружности, — следовательно, оно достигает цели в более медленном темпе, не нарушая общей скорости достижения этой цели, то есть кругового возвращения к исходной точке.

По окружности же с визгом и треском, как бы обгоняя внутренние, все более близкие к центру, существования, но фатально одновременно с теми, описывает бешеные круги ложная жизнь, заражая людей меньших кругов той лихорадочной насыщенностью, которой полна сама, и нарушая их все более и более спокойный внутренний ритм громом движения, удаленного от истины. Это впечатление лихорадочного сверкания, полного как бы предела счастья, есть, по существу, страдание исступленного движения, мчащегося вокруг цели, но далеко, всегда далеко — от них. И слабые, — подобные мне, — как бы ни близко были они к центру, вынуждены нести в себе этот внешний вихрь бессмысленных торопливостей, за гранью которых — пустота.