Коллектив авторов Фантастика - Феми–фан [Фантастические повести, рассказы]

Взрыв в сознании, таким образом, — это разрушение в самом себе того, что превращает душу человека в застывшую в своем однообразии форму, нечто безжизненное, мертвое. “Цветная” истина, заложенная в чистом и общем виде в сознании Бирка, и становится познаваемым идеалом человеческой души. “Это то, что живет в душе многих людей”, — говорит своим слушателям Бирк. Но это с точки зрения идеала гармонии — бытие должного. Познание же истины — это познание гармонии.

В рассказе положено начало пути к новому миру, иному духовному бытию гриновского героя. “Пейзаж души”, созданный “роскошью бесформенного”, “материей в ее наивысшей красоте сочетания”, — это новые формы духовного бытия.

Что же противостоит в художественном мире Грина раздвоению, дисгармонии человека? Что воплощает в себе идеал гармонии?

Гриновским образцом гармонии становится образ сердца. Гриновское “человековедение” с неизменным постоянством бьет в одну точку — точкой этой является “жизнь сердца”. Сердце как средоточие совершенной мысли человеческой, сердце, освещенное любовью к миру, природе, является у Грина сокровенным центром, куда сходятся все нити, ведущие героя к жизни.

В “Бегущей по волнам” дана картина карнавала, центром которого явилось плюшевое сердце, символизирующее взорванность духовного мира человека: “Оно (сердце) было как живое… Из левой стороны сердца, прячась и кидаясь внезапно, извивалась отвратительная змея, жаля протянутые вверх руки, полные цветов; с правой стороны высовывалась прекрасная голая рука женщины, сыплющая золотые монеты в шляпу старика–нищего”.

“Плюшевое сердце” — символ ярко выраженной эмоциональной природы человека, которая наряду с духовной щедростью воплощает в себе и грубые, низкие инстинкты и эмоции (ненависть, зависть, эгоизм), то, что не может и не должно относиться к его истинному “я”. Все это может быть только областью относительного в душе человеческой, ибо пороки эти, как показывает Грин, гнездятся в человеческом сердце. Поэтому эмоциональная природа сердца и духовная суть вещи разные. Природный, эмоциональный мир, отягощенный мыслями и чувствами низшего порядка, — это качественно иная реальность по сравнению с реальностью духовного мира. Мир душевных движений преобразится в мир духовный лишь тогда, когда он будет очищен сердцем, иными словами — преобразование природного мира человека в духовный происходит тогда, когда эмоциональная природа сердца будет преображена в духовную, когда все неразвитые эмоции подчинятся и преобразятся в соответствии с высшими идеалами разума, воплощенными в красоту (“Белый огонь”, “Бегущая по волнам”). Гриновское познание ведет к активному творческому преображению самой духовной природы его героя. Поэтому Грин не ограничивается изображением переворота в сознании. Новое духовное сознание он утверждает образом преображенного сердца.

“Жизнь сердца” — сквозной, ведущий мотив творчества Грина. Как отметил В. Ковский, проникновением в “страну человеческого сердца”, “в страну, где темно”, Грин “привнес в русскую литературу новое, до сих пор не свойственное ей в такой высокой степени”.

Сокровеннейшее, “неуловимое” у Грина не переводится на язык отчетливого, точного знания и не поддается психологическому анализу, пока оно не проявится внешне, не будет переведено на язык музыки или живописи, выражено звуками (так, как это описано в рассказе “Сила непостижимого”: “музыка эта была откровением гармонии, какой не возникало еще нигде”, “никто не мог бы рассказать их, т. е. звуков этой музыки”), “тенями”, “светом”, “цветом”, а значит, будет уловлено в слове. Сама форма художественного мышления Грина — это форма нового философско–эстетического сознания бытия.

В свое время Леонардо да Винчи упорно искал науку, которая связывала бы человека и природу. Универсальной наукой, которая наиболее глубоко постигает человека, его душу и тело, он считал живопись: “Хороший живописец должен писать две главные вещи: человека и представления его души”. Грин как писатель–живописец не столько изображает человека, сколько выражает состояния, “представления его души”. Поэтому живописность гриновского стиля неотделима от его музыкальности, причем музыка Грина — это всегда цветомузыка.

“Не раз задумывались мы над вопросом, — можно ли назвать мыслями, сверкающую душевную вибрацию, какая переполняет юное существо в серьезный момент жизни. Перелет настроений, волнение и глухая песня судьбы, причем среди мелодии этой — совершенно отчетливые мысли подобны блеску лучей на зыби речной, — вот может быть, более или менее истинный характер внутренней сферы, заглядывая в которую, щурится ослепленный глаз”, — пишет Грин. Чтобы раскрыть неисчерпаемый смысл этой пейзажной зарисовки из “Блистающею мира”, читателю необходимо мысленно, мгновенно охватить в своем сознании все, что связано с истинным характером “внутренней сферы”. Ясно, что это метафора: сфера такова, что “щурится ослепленный глаз”, “истинная сфера” — это жизнь сердца, выраженная ослепительным светом. “Перелетом настроений, волнением и глухой песней судьбы” предопределен характер этой сферы: “Там тихо и ослепительно. Но тяжело сердцу одному отражать блеск этот”, — Тави поднимается с Друдом в Блистающий мир. Ослепительным светом, музыкой высшей тишины и гармонии выражена мысль о жизни сердца Тави.