Коллектив авторов Фантастика - Феми–фан [Фантастические повести, рассказы]

Как выясняется, “чрезмерно сильная впечатлительность (героя), поражаемая то одними и теми же, то подобными друг другу формами”, притупилась и атрофировалась. Этому способствовало и то, что “чувство контраста”, возникавшее от действия загородных прогулок, исчезло, так как они были редки.

В “подобные друг другу формы” однообразия укладывается и жизнь людей, которых наблюдал герой: “…я был поражен скудостью человеческих переживаний; все они не выходили за границы маленького, однообразного, несовершенного тела, двух — трех десятков основных чувств, главными из которых следовало признать удовлетворение голода, удовлетворение любви и удовлетворение любопытства”. Однообразие, заключенное в форму: оборваны все связи с внешним миром, в четырехугольных формах, производящих впечатление жуткого однообразия, заключено тело, несущее не менее жуткое однообразие в самом себе, — вот образ бессмысленной, бесцельной жизни. И Бирк берется за пистолет. Но пережитое потрясение: “Меня удивлял пароксизм ужаса перед моментом спуска курка” (пистолет дал осечку, и герой остался жив) — терзает его неразрешимым противоречием: “И вне и внутри меня, соединенный через тоненькую преграду — человеческий разум, клубился океан сил”.

“Пароксизм ужаса”, взорвавший “мертвую прострацию”, которая стала частью его сознания, болезнью пропитала мозг, нервы, кровь, взорвал то, что “сделалось преобладающим содержанием “я” героя, т. е. взорвал само это “я”. Утратив его: “Я был не я, а то, что давали мне в продолжение тридцати лет глаз, ухо и осязание”, — Бирк буквально стал зрением и слухом, способным воспринимать цвета и звуки, превратился в некое совершенно особенное душевно–телесное существо, способное воспринимать в окружающем мире тоже нечто особенное, причем только то особенное, что было единственно необходимо для его исцеления, воссоздания себя заново.

Взрывная энергия подсознания оказалась настолько мощной, что даже вино, которое пьет герой, чтобы как–то ее подавить, обращается в “пожар, сжигающий мозг и кровь то светлыми, то отвратительными видениями тоски”. Переживаемое состояние мучительно, контрастно по своему содержанию: то отчаянный провал в сознании: “…лежал часами с ощущением стремительного падения”, — то напряженный поиск: “…сочинял мелодии, равных которым по красоте не было и не будет, и плакал от мучительного восторга, слушая их беззвучную, окрыляющую гармонию”. Тоска по гармонии невыносима, но ее образ еще не выявлен, и герой не способен обрести себя. Все то, чем Бирк пытается заполнить образовавшуюся пустоту: “Я был всем, что может представить человеческое сознание, — птицей и королем, нищим на паперти и таинственным лилипутом, строящим корабли в тарелку величиной”, — все эти перевоплощения показывают, что у героя неистощимая фантазия, что он может уподобиться кому угодно, но он не может быть самим собой: “Я не существовал как целое; казалось, развитое и собранное вновь тысячами частиц тело мое страдало физическим страхом перед новой смутной опасностью”.

Разум Бирка в каждой клетке его тела проявляет свою деятельность бессознательно. Опасность может быть устранена только в случае обретения своего духовного “я”, но “я” духовное не может соединиться с “я” телесным, потому что его, попросту говоря, нет. Бывшее “я” взорвано, новое не обретено. Только деятельная энергия разума может помочь герою обрести себя. Не логика, не рассуждение, не бессознательное движение мысли, а особая сила, особенное желание иного, того, что соотносится с самой сущностью душевно–телесной природы героя, с его особенной природой. Сверхчеловеческое напряжение этой особенной природы: “Я бросился на штурм своего собственного рассудка и поставил знамение желания там, где была очевидность”, — рождает образ гармонии: “Тогда, против моей воли, скрытое стало приобретать зрительные образы, цвета воспаленной мысли”, в которых и воплощается тоска по идеалу: “Симфония красок кружилась перед моими глазами, и переливы их были музыкальны, как оркестровая мелодия. Я видел пространство, границами которого были звуки, музыка воздуха, движение молекул. Я видел роскошь бесформенного; материю в ее наивысшей красоте сочетаний; движущиеся узоры линий; изящество, волнующее до слез; свет, проникающий в кровь”.

Неизвестное, стоящее за порогом сознания, то, что преобразует само сознание героя, составляет одно из главных проявлений душевно–телесной природы героя. Так произошло воссоединение душевно–телесного существа Бирка с его духовным “я”; душевно–телесная сущность Бирка обрела свой духовный идеал, идеал гармонии — в этом и состоит смысл “психологической операции”, осуществленной в сознании Бирка. Истинный выход из себя, из своей замкнутости и оторванности от мира скрыт во внутреннем, а не во внешнем.