Артем Углов - Предел прочности. Книга вторая

- Некоторые оштрафовать предлагали, - добавил стоящий рядом Труне.

Альберт Михайлович строго посмотрел на подчиненного и тот вынужден был умолкнуть.

- Не рассматривай эту поездку, как награду. Сам понимаешь, награждать особо не за что, а вот здоровье восстановить не помешает.

Мне бы радоваться и прыгать от счастья: наконец-то окунусь в лазурные воды лучшего пляжа Шестимирья. Только вот никакого счастья не испытывал, сплошная апатия: что Латиния, что Сызрань, все едино.

Валялся часами на койке и слушал бубнеж Вейзера, который выступал в качестве назойливого экскурсовода. Он-то в отличии от меня бывал в тех местах неоднократно, и знал все окраины и закоулки, которых оказалось неожиданно много. Я по наивности своей полагал, что Латиния - прибрежный песок и вода, а там само сосредоточение развлечений: начиная с вполне безвинных катамаранов и горок в аквапарке, и заканчивая борделями с казино. Или казино с борделями, сути не меняло. Еще там были нудистские пляжи, клубы для любителей оргий, полулегальные притоны, где вдыхали и вкалывали любую дрянь на выбор.

Под мерный бубнеж соседа хотелось дремать, но не моглось. Падение по усыпанной камнями насыпи дало себя знать – болело все тело. И трудно было найти такое положение, при котором чувствовал бы себя комфортно. Врачи выдали мазь и обойму таблеток, облегчивших страдания, но полностью от боли не избавивших. Еще и побочные эффекты возникли в виде чесотки, а как тут чесаться, когда все тело – сплошной синяк.

- Народ на пляже распугаешь, - оценил мой вид Вейзер, когда я в одних трусах разгуливал по комнате.

- Плевать.

- Гематома на гематоме.

- Плевать.

Заглянувший в гости Авосян поинтересовался самочувствие, но спросил отчего-то не меня, а Вейзера, хотя я лежал на соседней койке.

- Плюется постоянно, - пожаловался тот, - разговаривать невозможно.

- Ничего, пройдет, - басовито заверил Герб. – Я в прошлом году едва в пропасть не упал: трос оборвался, чудом за выступ ухватился. По самому краешку прошел между жизнью и смертью. После того случая неделю отходил, ни с кем общаться не хотел.

И начали они с Вейзером случаи разные припоминать из жизни, один нелепее другого. Прямо-таки не казарма, а клуб неудачливых самоубийц.

- Достали, - в конце концов я не выдержал, – могу просто устать. Четыре года проторчал в гребанной академии, и теперь хочу побыть в тишине. А тут ваше бесконечное бу-бу-бу, бу-бу-бу, и без того тошно.

Парни обменялись странными взглядами, дескать «я же говорил, случай запущенный».

- Что там с Митчелл? – пробасил Герб, когда безмолвное переглядывание закончилось.

- Без понятия. Меня к ней не пускают.

- Именно тебя?

- Да, Герб, именно меня, - вспылил я. – А еще не пускают целую кучу народа, потому что согласно правилам посещения разрешены только родственникам и близким друзьям. Что за глупые вопросы.

- И вот он такой целый день, - подвел итог Вейзер.

Через три дня я ступил на палубу транспорта, должного доставить своих пассажиров в Латинию. В место, которое раньше ассоциировалось с райскими кущами, и которое превратилось в Содом и Гоморру после рассказов добросердечного Николаса.

Поднял голову и увидел огромную серебристую оболочку дирижабля с крупными красными буквами на боку: «летать рейсами компании Филинье комфортно и безопасно».Обыкновенный рекламный слоган фирмы, коей принадлежало судно. Еще был торговый знак, занимавший четверть пространства, в виде яркого рисунка. Неизвестный художник изобразил деревянный корабль, парящий в облаках. Красиво, с замахом на футуризм. Как и сам транспорт, на котором отправлялся в путь.

Хочется назвать его дирижаблем и одновременно морским судном, хотя по факту ни тем, ни другим оно не являлось. Или было одновременно всем. От первого наличествовал огромный серебристый каркас над головой, наполненный гелием, а от второго – многопалубный круизный лайнер. Не маленькая гондола, а большой корабль, длиной метров четыреста, способный принять на борт до восьми тысяч пассажиров и трех тысяч обслуживающего персонала.

Разумеется, поднять такую махину одними баллонами с гелием было невозможно, поэтому в днище корабля была встроена антигравитационная подушка или гравитационно-отталкивающая, если быть точным. Одна она была способна удержать судно в воздухе, и спрашивается тогда, к чему весь этот антураж?

Все дело в одержимости иномирян дирижаблями. Не было у них своего Гинденбурга: страшных аварий начала двадцатого века, волной прокатившихся по моему родному миру. Развитие авиации шло в ином направлении, и аэростаты долго время считались надежным транспортным средством. И даже когда наступила эра быстрых самолетов, дирижабли не ушли на покой. Многие продолжали жертвовать временем и деньгами, лишь бы прикоснуться к ранней эпохе воздухоплаванья, воспетой в многочисленных фильмах и книгах.