Целый пласт русской истории выпал. Какие-то куски можно найти в «Тихом Доне» или у Бунина. Остальное…
Потомки этих людей гибли. В схватках со «степными хищниками», в войнах Империи, в Гражданской. Выжившие постарались забыть о своих предках. Вспоминать о поместьях… было опасно.
Исчезли из памяти народной имена тех двухсот помещиков, «детей боярских», которые встретили огромное крымское войско на Черниговских засеках. И погибли, так и не уступив дорогу находникам. Или сотника из Курска 17 века, который трижды разбивал отряды крымчаков, угонявших русский полон. В последний раз он сел на коня, догнал и посёк татар, «освободил люд православный из неволи басурманской», когда ему было за шестьдесят.
А чего его помнить? — Нетрудовой элемент, эксплуататор, цепной пёс кровавого самодержавия.
Но если он «плохой», то и спасённые им… кто?
* * *
Опыт Скородума показал, что «боярин-пионер» — плохо. Даже будучи организованными, обеспеченными инвентарём, скотом, семенами, уйдя всего на сотню вёрст от привычных Окских лесов, переселенцы мёрли. Из тысячи душ за дорогу и в первый год умерло триста, во второй — сто. Только на третий год смертность вернулась к обычной.
Крестьянский «мир» не может «выкатиться» в Степь — вырежут в первый же год.
В Степь? — Только под защитой княжьих городков.
И всё равно — скачок смертности, болезненная адаптация к новым ландшафтам и климату. Нет массы необходимых повседневных навыков. Преимущественно домашних, женских.
Проще: что крестьян, что бояр «эз из» в Степь пускать нельзя — и сами намучаются, и землю испортят. Нет, потом-то конечно… Но сильно потом.
Третье вытекало из двух первых.
«Забег по граблям» — наш любимый вид спорта. Повтор «кризиса жратвы» гарантирован.
«Чем дороже хлеб, тем дешевле права человека».
Не хочу.
Надо искать выход из замаячившей «мальтузианской ловушки». Выходы. «Букет решений».
…
Скородумова «сотня тыщ» оказалась подарком. Неожиданным, радостным. Как от Деда Мороза. Второй «подарок» был ожидаем. Мы просто чуть подсуетились. «Ко всеобщему удовольствию».
Боголюбский был взбешён действиями новогородских бояр и «гуманизьменностью» Ропака. В трусости не винил, но не понимал совершенно:
— Как он мог?! Отцову волю презрел! «Побоялся за людей своих…» Да для того слуги и есть, чтобы умереть за господина своего! Сотню сберёг, теперь тысячи сгибнут!
Неудача попытки возвращения Ропака в Новгород, казни его сторонников, появление беглецов в Боголюбове… поддерживали раздражение. В понимании Андрея власть в Новгороде захватили клятвопреступники. К людям такого сорта он был беспощаден. Старался дел с такими не иметь.
— Надо торг с Новогородом закрыть. Там ныне воры правят…
Фраза была произнесена на пиру в сослагательной тональности. И вызвала панику у бояр.
Ростовские «меховщики» и Суздальские «хлебоделы» почувствовали, как железная длань Бешеного Китая сжимается на их… нет, не на том, про что вы подумали — на кошельках.
Боголюбский, видя в какую смуту сползает Русь, вовсе не хотел конфликта со своими боярами. Прекрасно понимая, что обе группы связаны с Новгородским торгом, «ломить» не стал.
И тут я, как чёртик из табакерки. Без надрыва, чисто «силою вещей».
Узнав от Лазаря о высказываниях Андрея, в очередном послании намекнул:
— У Ростовских нынче мягкой рухляди будет на-мале: всё невывезенное за зиму казна Всеволжская заберёт. И с хлебом мои твоим помогут — скупят, чтоб не обнищали.
Монополия на пушной торг в моих землях введена ещё «Усть-Ветлужским соглашением». После похода Чарджи и «примучивания» земель между Волгой, Сухоной и Шексной — наступила и там. Ростовские приказчики, скупавшие меха в Двинской земле и не вывезшие товар по зимнему пути или через Белозерск, возвратятся в Ростов Великий «пустыми».
А жо поделаешь? — Закон есть закон. Примите мои соболезнования.
Нет товара — нет денег. «Любовь» Ростовских и Новгородских несколько… Нет, не похерится, но — похилится.
Андрей промолчал. Но когда «меховщики» кинулись к нему с криком:
— Княже! Защити! Граблют! — выразил удивление:
— Вы в чужие земли влезли? Ай-яй-яй. Зверь Лютый на Неро рыбу ловит? А вы что на Сухоне забыли?
Всё-таки факторию в Ростове сожгли и разграбили. Но когда «возмущённые народные массы» сунулись к телеграфной вышке, приехали княжеские гридни. От показанной ими «кузиной мамы» два десятка «возмущённых» умерли на месте.
Читать дальше